Люди огня
Шрифт:
Там, где тропа начала спускаться по густо поросшему деревьями склону, она остановилась. Белка застрекотала на сосне, заметив ее. Она взглянула вверх на зверька, присевшего на ветке с высоко поднятым пушистым хвостом.
— Сама ты ча-ча-ча, — проворчала Белая Телка.
Белка быстро взобралась на две ветки повыше и затопала задними лапами, сердито треща.
Белая Телка почесала за ухом, поправила свою тяжелую суму и вздохнула. Это хорошо молодым — бегать вот так, куда вздумается, а старым женщинам лучше путешествовать степенно — и недалеко.
Густой запах сосен защекотал ей ноздри, когда она решительно зашагала вдоль горного хребта. Уже четыре года, как она не ходила по этому пути, который должен привести ее в долину. А какие за это время могли произойти перемены, один Вышний Мудрец знает. Путешествие может и затянуться.
Лежа в густой тени, Танагер с любопытством следила за старухой, стараясь догадаться, кто бы это могла быть. Ведьма — Белая Телка? На краткий миг тревога охватила ее душу — душу восьмилетнего ребенка. Не случается ли чего худого с теми, кто подглядывает за ведьмами?
Танагер замерла совершенно неподвижно, не позволяя себе даже поправить прядь черных волос, упавших ей на лоб. Несмотря на свой возраст, она хорошо усвоила: когда следишь из укрытия за животными, шевелиться нельзя. Вот ведь лось, к примеру, все вокруг видит и замечает: у него поистине волшебное зрение, обоняние и слух. А однажды ей пришлось окаменеть, будто мертвой, когда гризли прошел в двух шагах от нее. В тот раз ее спас ветер, отнесший в ее сторону кисловатый запах зверя.
Правда, Танагер всегда чувствовала, что она не такая, как все. Игры, которым предавались остальные девочки, ее не привлекали. Некая сила всегда влекла ее в лес. Там она грациозно проскальзывала меж гладких стволов упавших деревьев и карабкалась по высоким скалам, падение с которых означало мгновенную смерть на месте.
Сколько ни ругала ее мать, ничто не могло удержать ее дома. Она не могла противостоять зову деревьев и зверей.
Когда старуха исчезла из виду, Танагер сморщила нос. Кто поверит, что она видела ведьму? Уж во всяком случае не Сверчок и не Волшебная Лосиха. Бесшумно, как крадущаяся к добыче рысь, Танагер выбралась из своего укрытия и помчалась по тропе в селение. Она одна была способна бежать так быстро!
Маленький Танцор свернулся калачиком в надежде, что спазмы в желудке во сне пройдут. Вереница беспокойных видений все глубже входила в его душу.
Воспоминания об увиденном кружились в его голове. Он не мог забыть, как Танцующая Олениха бросила своего младенца на твердые камни, как он ударился оземь, задрожал и наконец затих. Спрятавшись в зарослях, он хорошо разглядел выражение мучительной боли на лице Танцующей Оленихи. И надо всем этим плавала издевательская ухмылка Тяжкого Бобра.
Один образ сменился другим. Все внутренности Маленького Танцора сжались, когда он услышал глухой звук — это Волчья Котомка шлепнулась на мягкую землю.
— Нет! — закричал он, вспомнил сосущую пустоту, что заполнила тогда его юную душу.
— Племя умирает, — послышался чей-то голос. — Мы таем, будто дым далекого костра. Нас все меньше и меньше.
Из леса вышла какая-то старуха. Она брела с трудом, опираясь на посох. На лямке, тянувшей плечо, болталась мешавшая ей идти сума. Ветер разметывал седые косички. Она взглянула на Маленького Танцора, и в ее глубоко посаженных глазах засветилась Сила.
Он снова куда-то полетел, непостижимо блуждая, а мир под ним кружился, кружился… Какой-то мужчина бросил в небо небольшой темный предмет. Лицо его было искажено, будто он был разгневан. Неожиданно его ослепил мучительно-яркий свет.
Он ощутил сильный голод — будто волны лизали окатыши на берегу Лунной Реки. Вокруг него плескались воды скудости, влекли его с собой, журчали и шумели.
— Довольно! Довольно! — закричал он. Узел, который был в нем, затянулся еще туже, охватывая все Племя. Муки голода, будто злые тонкие побеги, дотянулись до мужчин, застывших в ожидании на вершине холма, они охватывали их животы, когда те пытались отыскать свежие следы дичи. Он страдал за все Племя, ощущая, как истощаются тела людей, как силы покидают их плоть.
— Накорми их. Накорми меня, — захныкал он во сне. Последние капли жидкой похлебки всосались в кровь, и желудок свело еще сильней.
— Мы уже идем. Запомни этот день. Ведь мы — это ты.
Он вздрогнул: этот голос прозвучал так близко! Все как-то странно затуманилось вокруг. Во рту был вкус шалфея — обычно горький, сейчас он казался почти сладким Он замычал от ужаса, не в силах сложить звуки в слова. С перепугу он бросился бежать. Вокруг него мир простирался все шире. Он казался странно плоским, но необычайно живым и ясным.
Он бежал, понимая, что бежит на четырех быстрых ногах. Вот забелели зеркала на задах нескольких антилоп. Одна из них застыла настороже и что-то сказала ему на своем языке. Ни мгновения не раздумывая, он погнался за ней и за безопасностью, которую означала для него удачная охота.
— Мы идем, — повторил голос. — Мы идем.
Он задрожал, покидая тело, в котором привык жить. Ничего не понимая, он попытался оттолкнуть то, что давило на плечо. Он закричал — и в его ушах громко раздался его собственный человеческий голос.
— Маленький Танцор, проснись! Тебе что-то нехорошее снится. Проснись!
Он заморгал, прочищая слипшиеся глаза, и уставился на свою одежду, лежавшую тут же. Страх еще не совсем оставил его. Мать глядела на него озабоченно и тревожно.
— Это всего лишь сон. Ничего больше. Просто плохой сон, — промолвила она, успокаивающе гладя его по плечу.
Он постарался привести в порядок свои мысли. Это было тяжело — будто он с трудом переставлял ноги по глубокому мокрому снегу.