Люди песков (сборник)
Шрифт:
— Это как же?! — взметнулась Каракыз, проворно протягивая Огулдони миску. — Как же так, без обеда?!
— А так, Сплетнями сыты будем. — Кейик взглянула на солнце. — Вон сколько времени зря потратили, а хлопок-то не ждет!
Женщины притихли. Слышно было лишь позвякивание ложек. Большой котел быстро опорожнился.
— Чего это они так расшумелись, Кейик? — спросила повариха, отскребывая со дна котла остатки каши. — Есть досыта стали, может, оттого?
— Да нет, тетя Огулдони, шумят они правильно… Только не здесь шуметь надо, а в правлении… Даже в райкоме!.. Райком у нас теперь за всех — и за председателя и за бригадира!
— Твоя правда, Кейик! — с воодушевлением подхватила тетя
— Да я не о том… — Кейик с досадой махнула рукой. — Я другое хочу сказать. Вот ты работаешь. Получила со склада продукты, спросила, что варить, пришла и принимаешься за дело. И никто тебе не указывает, сколько воды лить, сколько крупы класть, сколько соли сыпать…
— А зачем же указывать? — Тетя Огулдони обеспокоилась. — Разве я что не так делаю? Вроде никто на мою стряпню не жалуется…
— Опять ты меня не поняла, тетя Огулдони! Я про то, что работать тебе никто не мешает, не суются в каждую мелочь!.. А в нашем деле ничего самим решить нельзя, ни что сеять, ни как людей ставить!.. Вот я хочу засеять хлопком двадцать гектаров, а райком говорит — девятнадцать с половиной! Сажают на каждом гектаре по семьдесят тысяч кустов, а райком говорит, надо по семьдесят пять!.. А это дурацкое звено, чтоб тому пусто было, кто его придумал!.. Мы хотели, чтоб оба звена были высокоурожайными, соревновались бы, кто скорей с уборкой закончит… А из райкома звонок — все силы бросить на участок «высокоурожайного». И все… А что из этого получается, сама видишь…
— Да, милая, твоя правда, не чистое дело получается…
— Если б только не чистое — вредное! Очень вредное! — убежденно повторила Кейик.
Тетя Огулдони сокрушенно покачала головой. Кейик вздохнула, поднялась с травы и, кивнув на прощанье поварихе, молча пошла к сборщицам.
Глава двенадцатая
Первое тревожное письмо от сестренки Кейик получила еще в сентябре. Аксюлюк писала, что у них в этом ходу засуха, урожай плохой и, скорей всего, хлеба на трудодни давать не будут. Кейик потеряла покой. Выросшая в Теджене, она хорошо знала, в какую пустыню превращается этот богатейший оазис, когда не хватает воды… В прошлом году кое-кто из переселенцев, не сумев обосноваться на новом месте, решили вернуться. Они странствовали целый год, побывали в Ербенте и снова оказались в «Бирлешике». Кейик навестила одного из них, в надежде разузнать что-нибудь о положении в ее родной деревне. Человек этот долго и охотно рассказывал о многих мытарствах, которые довелось им претерпеть в нелегком своем путешествии, и закончил тем, что мучились, мол, они по собственной глупости, что лучше, чем на Амударье, нигде теперь люди не живут и нечего от добра добра искать. В родном ее селе он не бывал и зря говорить не станет, но положение там везде незавидное, разве в городах, где карточки дают, там вроде малость полегче…
Сразу же после этого разговора Кейик написала домой большое письмо, просила поподробнее сообщить, какое у них положение, и с нетерпением ждала ответа.
Ответ пришел третьего дня, и Кейик уже десять раз перечитала письмо, не зная, на что решиться.
«…Ты, сестренка, спрашиваешь, как мы тут. У нас все хорошо, только вот мама заболела, теперь все заботы на мне. И ты далеко, не можешь зайти, помочь… Но ты не беспокойся, у мамы не какая-нибудь серьезная болезнь, просто она очень слабая стала… Не переживай за нас, Кейик, мы уж как-нибудь, была бы ты жива-здорова…»
Надо ехать. Это Кейик было ясно. Будет возможность —
И вот она сидит и ждет ответа от свекра. А ответа все нет, и в кибитку к ней никто не заглядывает. Да и что они могут ей сказать? Какое дело этим людям до ее матери, до ее сестренки? Как все-таки это плохо — быть одной!..
Кейик достала письмо Аксюлюк, снова пробежала его глазами, и две крупные слезы упали на белый листок.
«Мамочка, бедная моя мама!.. Такая ты могучая женщина, и вдруг тебя одолела слабость… Глупенькая Аксюлюк не понимает твою болезнь, а все очень просто — последний кусок от себя отрываешь, им отдаешь. Потерпи, мамочка, потерпи немножко, я помогу, я привезу вам хлеба! Пешком пойду, если билет не выхлопочу! Возьму в мешок, сколько унести можно, и пойду! Нет, я достану билет. Если Санджаров не поможет, выше пойду! Потерпи, мамочка, я обязательно приеду, обязательно!»
Во дворе послышались шаги. Вошли Кейкер и тетя Дурсун. Кейик подняла на них глаза.
— Ну, невестушка, — не скрывая радости, ласково сказала тетя Дурсун, — отец сам решил с тобой ехать. К Паше пошел посоветоваться. — Старушка вздохнула и, прослезившись, вытерла головным платком глаза.
Кейик молча смотрела на свекровь. Слезы снова подступили у нее к горлу, но это были уже другие слезы, слёзы радости и облегчения. Так плачет человек, после долгой разлуки увидевший родных людей… И неважно, по-одет Анкар-ага с ней в Теджен или нет, — может, что-нибудь помешает, но он думает о ней, ее боль — его боль, он всей душой стремится помочь ей. Какой хороший человек!." Как она была к нему несправедлива!..
Ничего этого Кейик не сказала, она только схватила кумганчик и побежала за водой — надо же чай поставить!..
Давно уже не было у Дурсун так легко на сердце, давно она не пила такого вкусного крепкого чая! Когда в семье нелады, хуже всего приходится матери…
В дорогу готовились больше месяца, особенно много времени пошло на выправление всяких справок — собрались только к январю. А тут, как на грех, развезло… В начале января лег снег, погода вроде установилась, но снег пролежал только три дня, и опять потеплело, земля оттаяла, под ногами зачавкала жирная, черная грязь… Ветер с Амударьи хлестал по лицу мокрым, липким снегом…
Но все равно Анкар-ага решил ехать. Накануне договорились, что машина из МТС, которая пойдет в Керки за горючим, заедет и за ними. Кейик и Анкар-ага собрались спозаранку, сейчас был уже полдень, а машины все не было. Если она и вышла до дождя, все равно могла застрять по дороге.
— Что-то не везет нам, — сказал Анкар-ага, в который раз выглянув из кибитки, — нету машины. Не по душе мне такое начало, дай бог, чтоб все обошлось благополучно…
Один за другим приходили соседи. Работать не давала погода, сидеть в дырявых, с прохудившимися крышами, кибитках было не так-то приятно, и все эти дни у Анкара-ага не переводились гости. У каждого нашлись в Теджене родственники или друзья, многие женщины были из тех мест, и каждый наказывал разузнать, как живут его родные, передать письмо или просто привет, а некоторые упросили взять и посылочки… После обеда явился Нунна-пальван.