Люди полной луны

Экштейн Александр Валентинович

— Надеюсь, сынок, ты не гомик? — спросила у него Глория Ренатовна.

— Нет, что ты, мама, друга зовут Лена, ей семнадцать, и она дочь твоего бывшего одноклассника Шведова Олега Петровича, преподавателя музучилища.

— Славик, как тебе не совестно?! — воскликнула Глория Ренатовна. — Оставь ее в покое, она хорошая девочка.

— Мама, — укоризненно проговорил сын. — Насчет «хорошая» — согласен, но не девочка же?

— Во всяком случае, не мальчик, — отпарировала Глория Ренатовна и, перед тем как повесить трубку, сердито добавила: — Эти сучки тебя до добра не доведут. Чтобы завтра был дома…

Войдя в ванную, Глория Ренатовна подошла к большому зеркалу и с удовольствием застыла возле него. Зеркало излучало странное тепло и понятное для красивой женщины притяжение. Вот уже два месяца, как она купила это зеркало на аукционе

по продаже нетипичной для современности мебели, оно смущало ее. Было в этом зеркале что-то живое, поэтичное и блудливое. Так казалось Глории Ренатовне. Когда она по утрам принимала душ, у нее создавались странные ощущения; иногда ей казалось, что из зеркала ею кто-то любуется, а иногда — что из зеркала кто-то выйдет, даст ей кулаком по загривку, грубо изогнет и, по всей вероятности, изнасилует. И тогда она выскакивала из ванной как ошпаренная. Все это, особенно последнее, связанное с выскакиванием из ванной, нравилось Глории Ренатовне…

Она открыла холодильник и вспомнила, что ее страстно, безоглядно и нежно любит мужчина с прямолинейной фамилией Тер-Огонесян, подчеркнутой именем Самвел. Холодильник своим содержимым напоминал внутренний мир добропорядочного мещанина, получающего высокую зарплату. Две морозильные камеры были заполнены до полной забитости. В одной аккуратными штабелями уложены коробочки с мороженым «Я хочу тебя», а во второй расположились пакеты со свежезамороженными омарами длительного хранения. Далее в холодильнике начинались полки, и они не пустовали. На них лежали плотные и таинственные бруски бастурмы, небольшое корытце красной икры и чуть побольше — черной, банальное сливочное масло деревенского происхождения слегка слезилось на белоснежном капустном листе, сливки шести сортов расположились на круглом блюде вокруг продрогших кусков жареного кролика, глиняный горшочек с мацони был накрыт виноградным листом, а семь сортов кавказского сыра живописными глыбами рассредоточились по всему объему холодильника, в котором совсем уж затерялись и выглядели непрезентабельными тарелка с куриными котлетами, корзина яиц, открытая банка с паштетом из морского ежа и на самой нижней полке — вставная челюсть покойного отца, с жадностью впившаяся в уже надрезанный и слегка пожухлый ананас. «Боже мой, какой дурачок, — с нежностью подумала о сыне Глория Ренатовна. — Уже девок теребит, а все играет». Яростные и пожелтевшие зубы вставной челюсти отбили у нее охоту к завтраку. Глория Ренатовна вздохнула, засыпала в бронзовую кофемолку зерна кофе и со вздохом начала вращать рукоятку своей нежной, и не сказать, чтобы слабой, рукой…

Кофе взбодрил Глорию Ренатовну, а начинающийся солнечный день пробудил в ней неясные, но вполне объяснимые желания. Войдя в ванную, она стала под теплую ласку душа и, подставив груди под упругость струй, вздохнула глубоко и чувственно. Это был фирменный вздох Глории Ренатовны. Фирменный и опасный для мужчин. Благодаря этому вздоху она пробудила безумную страсть в своем первом и последнем муже, который тогда, восемнадцать лет назад, был вторым мужем таганрогской секс-бомбы Софьи Андреевны Сычевой, артистки Театра имени А.П. Чехова, более известной не по сцене, а по городскому пляжу. Когда она в купальнике модели «Стыдливая нудистка» появлялась на многолюдном берегу моря, мужчины, после некоторого оцепенения, как по команде переворачивались со спины на живот, чтобы присутствующие с ними подруги и жены не увидели мощно зашевелившийся созидательный мускул.

Такой была Софья Андреевна Сычева, таганрогский секс-символ, артистка и предупреждение женщинам, ослабившим контроль за мужчинами. Глория Ренатовна Выщух была совершенно другой. Морские пляжи города претили ей, она предпочитала тенистые аллеи городского парка и вечерние прогулки по наполненным старинным очарованием улицам южного города. Летом город напоминал огромный парусный корабль, и если бы не бросающаяся в глаза хулиганистость ужаленных летом подростков и утомленных зноем равнодушных прохожих, этот корабль можно было бы назвать праздничным. Глория Ренатовна любила вечерами зайти в кафе или небольшой ресторанчик, которыми был пронизан вдоль и поперек вечерний город, и выпить стаканчик сухого донского вина. В одном из таких ресторанов, с названием «Старая крепость», и влип по самые уши таганрогский плейбой, красавец Саша Кракол с очаровательной кличкой Крокодил, второй муж Софьи Андреевны Сычевой.

Саша

Крокодил бросил Софью Андреевну сразу же после того, как увидел Глорию Ренатовну в ресторане «Старая крепость». Она сидела в левом углу первого зала за затемненным столиком на двоих. Когда Саша подошел к столику и спросил: «Можно присесть?», он еще не знал,, что ему все — кранты. Когда же Глория Ренатовна, глубоко и чувственно вздохнув, сказала: «Садитесь», Саша Крокодил уже едва мог вспомнить черты лица своей жены, у которой был вторым мужем. Так приходит любовь, за которой тянется шлейф из запахов хорошего вина и дорогих сигарет, вокруг этой любви раздаются звуки поедания, выпивания и удовольствия, она находится в самом центре неугомонной южнорусской ночи, а ее душа пробуждает самые высокие устремления в нижней части мужского и женского тел. Конечно, любовь может зародиться и в другом оформлении запахов и звуков, но воздействие на нижнюю часть тела неизменно. Саша Кракол утонул в любви и даже не заметил этого.

Любовь Крокодила и Глории Ренатовны была программной со стороны Глории Ренатовны и безоглядной со стороны Крокодила. Высокую, пропорциональную, мускулистую и голубоглазую стать Крокодила Глория Ренатовна заметила давно, и столь же давно она задумала впустить в себя семя этой стати, чтобы воспроизвести нечто свое, личное и никому не подвластное. Крокодил же просто, и даже в какой-то мере по-дурацки, любил.

Вскоре Глория Ренатовна забеременела, а в тот день, когда она, крича от боли, выталкивала из себя сопротивляющегося насилию сына, Саша Кракол погиб, сорвавшись с водосточной трубы на уровне третьего этажа родильного отделения 50-й городской больницы. Так и лежал — навзничь, с зажатым в зубах букетом цветов и раскинутыми, как бы в огорчении, руками: вот, мол, так и не узнал, кто родился — сын или дочь…

После гибели Саши Крокодила Софья Андреевна Сычева сорок дней подряд подходила вечерами к дому Глории Ренатовны и, задрав голову, смотрела на окна ее квартиры, держа в руке горящую церковную свечу. Видимо, простая и дурацкая любовь Крокодила чего-то стоила, что-то в ней было такое, что трудно объяснить словами, но, по всей видимости, хорошо запоминалось, так как после его смерти Глория Ренатовна отвергала все мужские притязания на свое тело и жила лишь воспоминаниями, беспощадно и всеобъемлюще посвятив себя сыну. А Софья Андреевна на сорокой день уронила огарок свечи на асфальт, и более ее возле дома Глории Ренатовны не видели. Видели ее после этого всего лишь один раз, и то на городском пляже. В своем знаменитом купальнике «Стыдливая нудистка» она, посмеиваясь над своими мыслями, гордо прогуливалась по берегу, но это был ветреный и морозный январский день, и поэтому она исчезла с поля зрения горожан уже навсегда. Доносились глухие слухи о том, что якобы она находится в загородной психиатрической больнице Дарагановка, но так как она исчезла навсегда, то на слухи не обратили внимания, тем более что на пляже появилось новое и многочисленное поколение юных секс-бомб, обходящихся вообще без верхней части купальника. Так проходит, как рябь на воде, сексуальная и любая другая популярность.

Конечно же, мужчины не прекращали домогаться любви Глории Ренатовны, но она не допускала их до столь возвышенного чувства к себе.

— Вы все напоминаете мне вшей. От вас один зуд и никакого удовольствия, — однажды разоткровенничалась она перед особенно назойливым поклонником, начальником сортировочного цеха городского пивоваренного завода.

— Ага, вшей, — буркнул обиженный пивовар и, уходя, произнес непонятную фразу: — Это у лопаты держак, а я творец, мужчина…

Но с недавнего времени все переменилось. Вот уже пять месяцев Глория Ренатовна чувствовала беспокойство во всем теле. Самвел Тер-Огонесян!…

Ресторан «Морская гладь» находился посреди набережной, между памятником А.С. Пушкину и яхт-клубом, потому что там должен был находиться именно такой ресторан, а не какие-то емкости с нефтью, оформленные неряшливой железной дорогой. Это совсем недалеко от гостиничного комплекса «Темеринда», где «братья» Рогонян держали в организационной узде некие устремления приморских девушек с исключительно многогранными способностями. В ресторане «Морская гладь» ничего такого, конечно же, не было. Это респектабельное и знаменитое на весь город заведение. В ресторане хорошо и нестандартно кормили благодаря высокому искусству шеф-повара и хозяина Самвела Тер-Огонесяна…