Люди разбитых надежд: Моя исповедь о шизофрении
Шрифт:
Одежда Ариан была кое-где узкой для меня, но лучшего варианта не было. Одетая в синие джинсы и хлопчатобумажную блузку, я смешалась с группой алкоголиков, не замеченная даже Полем, который шел шагах в десяти впереди. Я тихо молилась, чтобы он не оглянулся и не увидел меня, потому что тогда бы все пропало.
Группа подошла к лифту и остановилась возле дверей. Когда они начали садиться в лифт, Поль осмотрелся кругом. Я видела, как меняется выражение его лица по мере того, как он узнает меня. Я бросилась к ступенькам.
— Эй! Я не узнал тебя в этой одежде! — закричал Поль.
Я
Я остановилась на минутку, увлекшись всем тем, что меня окружало. Благоговейные чувства вызвала у меня ровно подстриженная зеленая трава, сияющий асфальт, молодые деревья, — все, чего я не замечала раньше. Автомобили на стоянке поражали своими яркими цветами: красным, синим и зеленым; солнце играло на их металлической поверхности. Все было как в сказке.
Я подняла голову и увидела в небе лицо своего друга. Тучка улыбалась и подмигивала мне, обещая, что все будет хорошо.
Преисполненная чувств, я проплыла над больничной стоянкой автомобилей; мои ноги, будто ноги танцора, двигались в такт с вибрациями земли, воздуха и космоса. Мне хотелось подпрыгнуть и ударить каблуком об каблук, как в одном мюзикле на Бродвее. Но, подумав, что такое поведение может разоблачить меня, я сдержалась. Я пробиралась между припаркованными автомобилями, яркими и равнодушными ко всему. Я ощущала вкус свободы на устах, которые сами собой сложились в улыбку. Я хотела прижать все, что было передо мною, со всей страстью, на которую только была способна.
Я дошла до перекрестка, остановилась. Машины двигались так быстро, что их цвета сливались, и перекресток напоминал палитру художника. Меня тянуло войти в нее, чтобы стать частицей этой палитры. Я уже поставила свою дрожащую ногу на бордюр, когда прямо передо мною остановился автобус. Двери открылись, водитель кивнул мне.
И в этот момент я поняла, что на меня возложена миссия от Бога. Я не была оповещена о моих задачах, но знала, что он объяснит мне. Лицо в тучке — это был не Бог, и эта мысль огорчила меня. То лицо принадлежало его управляющему или, может, завотделению внешних связей, или секретарю.
Водитель оборвал мои мысли:
— Женщина, вы садитесь, или что?
Этому человеку не нужно было микрофона. Я испугалась его громоподобного голоса.
Не поднимая головы, я быстро заняла свободное место возле старой женщины, которая погрузилась в чтение романтического журнала. Ее грязные седые волосы не были зачесаны, старые очки едва держались на носу, который напоминал клубень. Я осмотрелась на других пассажиров и увидела такие же невыразительные лица. Все они выглядели так, будто были осуждены на смерть. Моя соседка указала на водителя своим скрюченным пальцем:
— Водитель обращается к тебе, — прошептала она.
Я поднялась и подошла к водителю. Его брови сурово нахмурились. Он набросился на меня, требуя плату. Я поискала деньги в карманах одолженных джинсов, но не нашла их. Надпись над головой водителя свидетельствовала, что для пенсионеров проезд бесплатный. Естественно, если на меня возложена миссия от Бога, я имею право на бесплатный проезд. Я сказала водителю, что уже старая и давно на пенсии, но на земле прожила лишь 23 года. Две девушки-подростка, с собранными в пучки на макушках волосами, сидели неподалеку и слышали наш разговор. Они расхохотались, показывая белые зубы и розовую жвачку, которая перекатывалась у них во ртах. Я не видела ничего смешного в том, что происходило. Но дети могут рассмеяться с чего угодно.
Водитель остановил автобус так внезапно, что все пассажиры чуть не попадали навзничь, хотя это и не изменило пасмурного выражения их лиц. Водитель своим громовым голосом приказал мне выйти. (Не все верят в Бога). Я покорно сошла, но я обязательно расскажу об этом Верховному Владыке. Я отметила это в своей памяти.
Водитель высадил меня на бурном перекрестке. Машины двигались одна за другой, бампер к бамперу. Тротуары были заполнены людьми, которые шли кто на работу, кто в магазин, кто в театр. Я совсем потеряла ориентацию. Мимо меня проходили пожилые люди в деловых костюмах с дипломатами в руках. Кое-кто из них останавливался и смотрел на меня. В скором времени на меня уже смотрели все и я чувствовала себя очень неудобно. Я обсмотрела свою одежду, но все пуговицы были на месте, все молнии застегнуты.
О, я должна была подумать про это раньше! Люди смотрят на меня потому, что они знают, кто я. Они знают, что я работаю на Бога, и кое-кто, возможно по этой причине, хочет, чтобы я умерла. Они обменивались между собой знаками. Я видела, как один мужчина вытер нос, другой почесал глаз. Неподалеку стояла прекрасно одетая женщина и теребила себя за ухо. Я понимала, что должна как можно скорее убежать отсюда, пока они не застрелили меня.
Я бросилась в поток машин. На светофоре горел красный свет, но я не обращала на это внимания. Каждая утраченная минута могла решить мою судьбу. Машины резко тормозили вокруг меня и громко гудели, но мне повезло невредимой добраться до другой стороны улицы. Водитель такси на прощание пригрозил мне кулаком. Я не обратила внимания на это богохульство. Я не имела представления, куда мне идти дальше. Дорога вела в маленький парк на берегу озера.
В самом деле, есть что-то волнующе в голубом небе, зеленой траве, солнце. Поэты и художники понимают это, и сейчас я смотрела на мир их глазами. Это в самом деле прекрасно.
Парк состоял из нескольких акров зеленых газонов, которые разместились у самой кромки озера. На траве здесь и там сидели в легких шортах и майках с коричневой смазанной кожей загорающие. Маленькие дети бегали вокруг своих матерей или собак, которые то прыгали в воду, то выпрыгивали из воды. Большой черный ньюфаундленд принес ребенку палку, как уже делал это тысячу раз.
Я была восхищена красотой озера. Я смотрела на маленькие яркие блики, которые раскинуло солнце на его поверхности. Я подняла глаза. Мой друг- тучка был со мной. Я подмигнула ему, а он улыбнулся в ответ и исчез. Это был знак, что я должная остаться здесь. Не знаю почему, но вся окружающая природа говорила то же самое. Все вокруг было безупречным. Я должна была умереть.
Я направилась к воде. Мои ноги будто имели собственную душу. Они двигались независимо от меня. Настало время. Осознание этого не беспокоило меня. Все было просто. Не будет ни слез, ни трагических слов, ни завещаний тем, кто остается.