Люди разбитых надежд: Моя исповедь о шизофрении
Шрифт:
Наконец я вышла на перекресток. Снова дорожное движение загипнотизировало меня. Яркие цветные пятна, влекли меня, проносясь по дороге. Магазин был на моей стороне улицы, и лишь желание закурить удержало меня от попытки перейти дорогу. Правда, магазин был и на другой стороне, и на миг я подумала войти в эту живую цветную сказку. Наконец, если Бог со мной, я останусь жива. Но если вдруг Бог не со мной? Я молча обругала себя за попытку поиграть с Богом.
Я вошла в магазин, подошла к прилавку и спросила мои любимые сигареты. Продавец дал мне целую пачку, которую я сразу же раскрыла. Я попросила у него спички и зажгла сигарету. Я глубоко затянулась. Владелец магазина спросил меня о деньгах. Это была мелочь, о которой я совсем забыла. И разве
Наконец пришли полицейские. Владелец магазина, драматизируя события, взволнованно рассказывал, как я хотела его ограбить, как я зашла с ружьем в руках и угрожала его убить.
Лейтенант повернулся и спросил мое имя. Я уже собиралась ответить, но слова не пришли мне на ум, я все забыла. Я не знала своего имени! Я стояла неподвижно, истязая свой мозг, чтобы найти ответ. Я перебирала все знакомые мне имена сначала на букву А, потом Б, потом В, но ничего не помогало. Меня охватывала паника, руки и ноги задрожали.
Один из полицейских забрал у меня пачку сигарет и отдал оскорбленному собственнику. Продавец что-то быстро говорил, голос его был похож на электронный. Его бранные слова на задевали меня. Я предложила возвратить наполовину выкуренную сигарету, однако лейтенант сказал, что я могу оставить ее себе. Но я должна идти с ними. И продавец, и полицейские смотрели на мои ноги, мне было стыдно. Я поставила одну ногу на другую, стараясь хоть как-то прикрыть их.
Полицейские отвели меня к машине и приказали сесть на заднее сидение. Я благодарно подчинилась. Я была измождена, и снова сильной болью напомнила о себе рана на ноге. Мне ничего не оставалось, как смотреть на затылки моих спутников. Сзади они напоминали близнецов: их русые волосы был подстрижены на одинаковом уровне выше воротников. Замирая, я наблюдала, как две пары глаз пробиваются сквозь волосы на их затылках сразу под фуражками. Мне стало весело, я рассмеялась.
Полицейские беспокойно осмотрелись. Водитель снова спросил мое имя. Я вздрогнула. Другой спросил, не употребляю ли я какие-нибудь химические препараты. Я ответила утвердительно, имея в виду зеленый сироп и ложку джема после этого. Они насторожились. Это было видно по их лицам.
Минуту они говорили между собой. Потом водитель спросил меня о названии наркотиков, которые я принимаю. Я ответила, что не знаю. Я снова вздрогнула. Водитель пересел на заднее сидение, закатил у меня рукав блузки, внимательно изучил мою руку и белую кожу на запястье. Он выглядел растерянным и сказал что-то лейтенанту. Лейтенант снова спросил мое имя. Я ответила, что скажу им, если они отвезут меня домой. Водитель спросил, где я живу.
Я описала ферму, окруженную сенокосами, диван, обтянутый тканью из некрашеной шерсти, коричневый эстамп на стене, бассейн (не мой), дедушкины часы (также не мои) и зеленый больничный лабиринт. Я не могла представить себе что-то конкретное. Я посмотрела в окно: уже темнело. Луч света упал на спинку сидения ниже голов полицейских. Я наблюдала за ним. Пучок света превратился в круглый мячик. Это было лицо с двумя большими идеально круглыми глазами, обрамленными пушистыми ресницами. Они посмотрели на меня, и уста сложились в улыбку. Я притронулась к лицу. Оно согрело мои пальцы.
Офицеры начали смеяться. По их разговору я поняла, что они говорили что- то о «чокнутых» и «желтых домах». Они думали, что я сумасшедшая.
Я молчала, а они цеплялись ко мне со своими вопросами. Ничего не отвечая, я напевала лицу, которое светилось на спинке сидения. Ничто другое меня не интересовало — только это счастливое душевное лицо, и тот факт, что где-то в мире есть человек, который молится за меня. А это было самое важное.
Вдруг мы подъехали к больнице. Я не помню, как мы попали туда. Выбравшись из машины, я натолкнулась на офицеров, которые окружили меня. Они сказали, что проводят меня в палату. Я поблагодарила их, но сказала, что они больше не нужны. Они ответили, что все же хотят это сделать, если я не очень возражаю. Это было очень мило с их стороны.
Когда мы добрались до палаты, офицеры развернулись, чтобы уйти. Они понимали, что сделали все, что могли и что им уже пора. Они знали, что где- то здесь запрятана игла. И не ошибались.
На этот раз я схитрила. Я позволила им окружить себя, как стая хищников окружает свою добычу. Я спокойно прошла с ними в свою комнату, сама закатила рукав и подчинилась игле.
Через несколько дней меня зашел навестить Бобби. Я была слишком утомлена, слишком больна и разбита, чтобы встать из кровати. Он хотел прогуляться по лабиринту, но об этом не могло быть и речи. Он предложил сигарету, и мы молча курили. Потом, с особым блеском в глазах он сказал мне, что я нарушила порядок, покинув палату; это может вызвать серьезные неприятности. Они хотели бы видеть меня сейчас. Бобби смеялся, рассказывая, какую панику вызвал этот эпизод среди персонала. Он находил в этом странное удовлетворение. Но Бобби тоже казался выбитым из колеи. Он быстро говорил. Было тяжело следить за его мыслью. Он взъерошивал волосы, потирал руки, трогал уголки рта. Я попросила Бобби замедлить темп. Он сказал, что моя неспособность понять его вызвана моим лечением. Я не согласилась, ответив, что это он говорит слишком быстро и громко. Бобби ненормально жестикулировал руками, с каждой минутой все больше возбуждался.
Он сидел на краю кровати, вдруг взял и бросил зажженную сигарету мне в лицо. Окурок упал на постель рядом со мной. Я не обожглась, и только маленькая коричневая дырочка на простыне свидетельствовала о том, что произошло. Но он мог таким образом устроить пожар. Я была оскорблена.
За этим эгоистическим чувством я не сразу поняла, что у Бобби что-то нехорошо. Он приходил в больницу не для того, чтобы ободрять нас. Он был здесь не в роли искреннего друга. Бобби был здесь потому, что так было нужно. Он был болен. И я должна была понять, что не только я могу быть обижена.
Все время меня посещает мой психиатр. Он встает в дверях и громко обращается ко мне: «Как вы чувствуете себя сегодня?» «Просто прекрасно, отвечаю я. — Когда вы меня уже заберете из этого ада?» Он записывает что-то на маленьком кусочке бумаги и идет прочь. Мы с Бобби прогуливаемся вместе по коридору — лабиринту. Он держит меня за руку и представляет своим знакомым, которых мы встречаем. Думаю, мы заключили перемирие после инцидента с сигаретой. Бобби очень любезен с врачами. Это немного беспокоит меня, поскольку он всегда предупреждал меня относительно них. Я и самая знаю, на что они способны. Бобби сказал, что ему кое-кто симпатичен. Особенно нравится одна сестра с длинными красивым волосами, которые она заплетает в косу и украшает лентами. Она очень красивая. Бобби говорит, что он может «в самом деле сблизиться с ней» (ага, еще чего).
Врачи до сих пор не позволяют мне носить обычную одежду и я, как и раньше, хожу закутанная в синий халат. Но в эти дни это было не так важно, потому что я видела других людей в такой же одежде. Выглядели они странно, но не казались сумасшедшими или с необычным поведением. Иногда кто-то из них улыбался, и я ощущала тепло в душе. Мы товарищи в синем. С нами все хорошо.
У Бобби есть собственная комната и, что чудесно, собственное стерео. Он говорит, что у него множество привилегий, поскольку он пробыл здесь довольно долго. Он утверждает, что врачи используют его для какого-то эксперимента. Я не думаю, что ему можно верить. Мы с ним сидим на полу перед стерео, часами слушая его любимые рок-группы. Довольно удивительно, но все песни могут напрямую относиться к нашим судьбам. Мы подпеваем каждой песне, замирая на каждой лирической ноте, будто наша жизнь зависит от нее.