Люди со звезды Фери
Шрифт:
— Как это выглядело с берега? — неожиданно спросил Гускин.
Я не выдержал. И брякнул:
— Так, как это было полчаса назад.
Они это игнорировали. Идентичный вопрос задал Сен, когда мы в первый раз прокручивали запись. Потом мы несколько раз проверили. С одинаковым результатом. Эта троица с любой точки зрения выглядела абсолютно одинаковой.
В конце концов можно представить, что отражение лучей от трех стенок пустоты в океане дает многократное изображение того, что происходит между этими стенками. За это говорили многочисленные отблески.
Все верно. Но вот со стороны суши не было хотя бы миллиметрового слоя воды, ни следа стенки или какой-либо другой преграды, которая отражала бы лучи. Обнажившееся дно соединялось с берегом наподобие хорошо положенного, удобного трапа.
Сен постоял еще какое-то время, потом, ни слова не говоря, вырубил аппаратуру. Под потолком загорелись лампы.
— Будем дежурить посменно, — сказал он, направляясь в сторону стола. — Надеюсь, что в случае необходимости мы успеем добраться до прицелов. Не желаешь посидеть первым? — обратился он ко мне.
Я кивнул.
— Ты меня сменишь? — Я посмотрел на Гуса.
— Хорошо.
Ужин мы съели в молчании. Пятью минутами спустя Сеннисон исчез в коридоре, ведущем к трем миниатюрным каткам. Гус проводил его взглядом, потом помотал головой и насупил брови.
— Надо с ним поговорить? — заявил он.
— О чем? — поинтересовался я.
Гус глянул на меня. В его взгляде ощущалась озабоченность.
— Знаешь, о чем, — буркнул он.
Я знал. Точнее, знал, о чем он думает. Не о том, что надо поговорить. Он пришел к выводу, что если мы начнем лить слезы над судьбой оставшихся, то рано или поздно начнем жалеть самих себя.
— Вот и скажи ему, — заявил я поощряющим тоном. — Только этого он и ждал. При первой же возможности. Интересно, кто им окажется… на этот раз.
Он обошел это молчанием. Наклонился и уперся взглядом в край стола. В такой позе он оставался довольно долго, потом вздохнул и бросил тоскливый взгляд в сторону молчаливой, отключенной аппаратуры стимуляторов.
— Жаль… — пробормотал он.
На этот раз я признал его правоту. Я и сам об этом подумывал.
— Славные это были времена, верно?
Он не шевельнулся.
То были славные времена. Но прошли. Времена, когда нервы и мозговые поля пилотов действовали под диктовку стимуляторов. Когда человек попросту подключался к аппаратуре и сразу же приобретал все: трезвость оценок, единственный и наилучший вариант реакции, многократно увеличенную скорость переработки информации и бог знает что еще.
Я говорил об этом с «Технарем». И высказал мнение, что запрет на использование стимулирующей аппаратуры наложили люди, духовных предков которых следует искать среди инквизиторов. Или неосхоластиков доминиканской школы. И тех, и других отличало одинаковое уважение к рациональным возможностям мышления. И действия.
«Технаря» это вогнало в тоску, более глубокую, чем обычно. Он долго молчал, с печалью поглядывая на меня, а потом разразился речью. Стимуляция, — изрек он, — играла
1
Примером этому могут служить романы Б. Петецкого «Зоны нейтрализации» и «Рубин» прерывает молчание. — Прим. перев.
«При том единственном условии, — ответил я, — что в случае необходимости человек сам себе заменит стимулирующую аппаратуру». И еще добавил, что меня поражает непоследовательность людей такого типа. Ведь до сих пор полный комплект этой аппаратуры монтируется на всех новых кораблях, несмотря на то, что с момента вступления в силу запрета на ее использование прошел не один десяток лет. Чтобы все было в порядке, подумали о блокаде, и все же… Снять-то ее можно движением ногтя. Я попросил, чтобы он поразмыслил над этим в свободное время.
Гус ничего бы не имел сейчас против того, чтобы этим ногтем воспользоваться. Я предложил, что для него пойду на это.
— Нет, — ответил он, быстрее и громче, чем следовало бы.
Я пожал плечами. И подсказал:
— Есть же еще диагностика.
Он покачал головой.
Диагностическая аппаратура по сути дела была ничем иным, как ограниченной системой стимуляторов. «На всякий случай». В доли секунды она определяла состояние организма. Накачивала химикалий. Делала инъекции и прививки. В случае необходимости — усыпляла. Не касалась только полей, окружающих мозговые центры. До тех пор, пока не пустят в дело ноготь.
— Что-то мне в этом не нравится, — неожиданно заявил Гус.
Я глянул на него. Он сцепил пальцы под подбородком и задумался.
— Хм…
— Мне не нравилось уже там, на побережье, — пояснил Гус.
Я подождал минутку. Он молчал дольше, чем обычно.
— Не тебе одному, — пробормотал я.
— Я надеялся, что этот треугольник в океане был замкнут тремя отражающими стенами, — сказал он. — Тогда у нас была бы, по крайней мере, гипотеза. А пока дела выглядят так, что я могу лишь сказать, что мне это не нравится…
Одно дело — иметь возможность сказать, и другое дело — сказать это, — мелькнуло у меня в голове. Но на самом деле я не удивился, что он распустил язык. Именно теперь. Втроем — вырабатывается точка зрения. С кем-то одним можно просто размышлять вслух. Он не мог отказать себе в этом. Что же касается точек зрения, то недостаток их был более, чем очевиден.
— Знаю, — заметил я. — Ты вовсе не о Сене думал, когда сказал, что надо поговорить. Тебе со своими мыслями не разобраться. Потому ты и стал облизываться на стимуляторы.