Люди со звезды Фери
Шрифт:
Мы пролетели над приплюснутой вершиной очередной дюны. Океан был совсем рядом.
Человек остановился. В руках его что-то замерцало.
Я уже давно узнал его. Давно! Две секунды назад. Вечность назад. Впрочем, не знаю, узнал ли. Я понимал, что это он. Но не допускал мысль эту до сознания. Пока еще не допускал.
— Газ! — рявкнул я.
— Петарду? — быстро спросил Гус.
— Нет.
Прежде, чем человек из океана успел выпрямиться, причем его худая, сутулая фигура как бы выросла из поля зрения объективов, прежде, чем успел вытянуть перед собой невероятно длинные, обезьяньи
Капсула с парализующим газом ударила в грудь. Человек медленным движением опустил руки, неторопливо повернулся к нам спиной и упал.
— Иду, — сказал Гускин, выбираясь из кресла.
— Никуда ты не пойдешь, — бросил я.
И даже сам удивился, сколько злости прозвучало в моем голосе.
Я приблизился еще на несколько метров и остановился. За нами вроде бы все успокоилось.
Отдал приказ автоматам. Загорелась сигнализация люка. Из-под днища высунулись антеннки первого аппарата.
В то же мгновение пришел удар. Резкий толчок, визг по панцирю, темнота.
— Опять, — прошипел Гускин.
— Не страшно, — процедил я сквозь зубы. — Летун выдержит. А автоматы не заблудятся в пыли.
Весь район затянула, как и вчера, густая, почти черная мгла. Кроме этого ничего не произошло. Время от времени микрофоны приносили отзвуки словно бы какого-то отдаленного, усталого дыхания. Через минуту и они стихли.
Огонек загорелся сильнее и погас. Есть. Мы услышали глухой стук закрывающего люка.
Я встал и подошел к стенке, за которой находилась камера шлюза. Бросил взгляд на счетчик радиации. Ноль. Включил механизм, открывающий дверцу.
Он лежал на металлической, ничем не покрытой в этом месте поверхности, там, где его оставили автоматы. В области правого плеча скафандр его был пробит миниатюрными отверстиями. В шлюзе было тихо. Я очень четко слышал его глубокое, спокойное дыхание.
Не рассматривая, я поднял его, вернуться в кабину и уложил в мое кресло. Спокойно укрепил зажимы диагностической аппаратуры.
Не прошло и трех минут, как он пошевелился, застонал и открыл глаза. Я невольно поднял голову и посмотрел в иллюминатор. Мгла.
— Реусс, — услышал я за собой.
Голос Сена звучал тепло, чуть ли не ласково. Но было в нем что-то, что, например, «Технарю» очень бы не понравилось.
— Лежи спокойно, Реусс, — сказал он.
3
Девять приглушенных, отрывистых звуков. Девять часов утра, похожего на предыдущего и такого же, как все последующие.
Я не буду проглядывать запись. Знаю, что я там писал. Я помню лицо Реусса, таким, каким оно тогда выглядело, каждое выражение, каждое сокращение мышц этого лица, и не считаю, что имею достаточно причин, чтобы пережить это заново.
В кабине было холодно. Я встал и передвинул ручку климатизатора. Невольно скользнул глазами вглубь ниши, где располагалась аппаратура.
Мой «доктор», точная копия того, который остался на родимой базе, покоился в молчаливом бездействии. Достаточно подойти к нему, дать ток в цепи и усесться в кресло рядом. Раздастся низкий, безэмоциональный голос, опережающий мои
У себя?
Я этого не сделаю. Несмотря на то, что тот, кем я теперь стал, тоже находится у себя. Не в меньшей степени, чем те, которые там, внизу.
Я сконструировал «доктора», а точнее — воссоздал его, в первые же дни своего пребывания здесь. Не помню, на что я рассчитывал. Но, наверняка, не руководствовался мыслью об одиночестве. Если уж чем-либо, то скорее созерцанием враждебного, неприятного. Тогда я еще пытался отыскать в себе следы этого.
Убедился я в одном. Мои автоматы пригодны до тех пор, пока человек на самом деле остается самим собой. В первый раз мне это пришло в голову во время разговора с Реуссом. Потом же все это становится фарсом. Не потому, что автомат излагает, точно, упорядоченно и логично, фальшь. Фальшь эта тоже может послужить пищей для размышлений. Нет. В игру вступает самая элементарная скука. А в моем случае — и нечто большее.
Так или иначе, но мой новый «доктор» вот уже несколько месяцев молчит. И я не вижу, из-за чего бы могло прерваться его молчание.
А с климатизатором я перестарался.
Я изменил положение регулятора и ушел в центр кабины. В любом случае, аппаратурой я обеспечен. Стимуляторов у меня — полный комплект. И я могу ими пользоваться, как только пожелаю. Например, чтобы почувствовать себя в безопасности от себя же самого.
Я неоднократно повторял себе, что именно это, эта возможность, отличает меня от обитателей Четвертой. Но это неправда. И не так важно, отчего неправда.
Посмотрим, что станется с теми, внизу. Я называю так «копии», хотя это не имеет смысла. Главный экран в моей кабине, на который автоматы транслируют изображения с фермы, повешен несколько под углом. Это производит впечатление, что я наблюдаю за поверхностью с высоты космической станции.
Что с ними будет? Я знаю одно. Теперь я не стремлюсь к иллюзиям, поскольку смог обходиться без них с самого первого дня. С первой недели. С первого месяца.
Впрочем, что бы они могли сделать? И пускай перед отлетом Сеннисон и прочие и себя, и меня уговаривали, что только поэтому они позволяют мне остаться. И если они вели себя при этом так, будто сами наисерьезнейшим образом убеждены в этом.
Забавно. Я, со своей ненавистью, которой ничего не могу противопоставить, должен выискивать признаки агрессивности в копиях. Гораздо лучше, что все это — только отговорки. Даже если они и в самом деле — машины, созданные для войны.
А я кто такой? Во всяком случае, не тот субъект, которого я могу видеть в зеркале. То, что всему остальное: мозг?
Я подошел к экрану. Показалось изображение фермы, в общем виде. Я дал увеличение.
Вот они. Сидят за длинным, деревянным столом, частично прикрытым от солнца выступающей крышей веранды. Мужчины раздеты до пояса, и только Муспарт, один из трех, не знаю — который, так и не скинул с себя зеленую сорочку без рукавов, сшитую из какого-то чехла. Теперь из дома появилась Нися с большим тяжелым подносом. Один из мужчин поднялся, чтобы помочь ей.