Люди сороковых годов
Шрифт:
— А ваш отец, Владимир Александрович? Вам так и не удалось разыскать его следы в Германии?
— В Германии я его не нашел, но, представьте себе, мы все же встретились с ним сразу же после войны, как только я вышел из госпиталя и отправился в Тирасполь повидаться с мамой, которая жила там
Генерал смотрит на часы. Действительно, наша беседа затянулась, а у Владимира Александровича еще уйма дел. Академия Генерального штаба закончена, дипломный проект защищен. Теперь начинаются хлопоты, связанные с новым назначением.
Куда он направляется? Пока — это военный секрет. Во всяком случае, он займет такой пост, какого заслужил всей своей долгой воинской службой, начавшейся, как говорится, на заре юности: не успел он окончить десятилетку, как война сделала его солдатом. И каким солдатом!..
Я провожаю генерала. Мы идем по Москве в тихий ночной час, когда движение стихает, охладевший воздух становится гуще, и по улицам разносится сильный медвяный запах цветущих молодых лип. Где-то звенит гитара, поют чистые молодые голоса о тихих подмосковных вечерах. Слышится смех, кто-то пускается в пляс.
И я думаю о том, что этих людей, вот так, попросту, без затей радующихся жизни, этому теплому летнему вечеру, этим мигающим в небе звездам, еще не было на свете, когда школьник Володя Бочковский и его сверстники, едва успевшие потанцевать на последнем школьном балу, уже надевали военную форму, чтобы начать свой невероятно трудный и долгий фронтовой путь.
Так же, как поколение 1917
Так свершается круговорот жизни. И давно ли Володя Бочковский досадливо морщился, когда старики говорили: «Ну что эти, молодые, нешто на них можно положиться? Вот, помнится мне, под Касторной в девятнадцатом году», — а теперь и он сам вроде бы принадлежит уже к старшему поколению, и иной раз ловит себя на том, что ему вдруг хочется сказать: «Ну что эти, молодые, разве на них можно положиться? Вот, помнится мне, под Коломыей в сорок четвертом году…» А потом вдруг выясняется, что и эти молодые способны сотворить такие необыкновенные дела на нашей старушке земле и в ее космических окрестностях, что только крякнешь от неожиданности!
— Понемножку стареть как будто начинаем, — вдруг говорит, улыбаясь, генерал, словно разгадывая мои мысли. — А между прочим, это нам ни к чему. В самую хорошую, по-моему, пору вступаем! Эх, и наворочает же великих дел нынешняя молодежь, пока мы своими танками и прочими такими невеселыми штуками будем обеспечивать ей, так сказать, мирный уют и спокойствие. Ради этого стоило избрать пожизненно военную профессию, не так ли? Стоило! Очень даже стоило, Владимир Александрович…
Москва,
1941–1974