Люди среди нас. Обычные люди. Часть 1
Шрифт:
Номера были, в общем-то, довольно простенькими. Владилен мог вызвать зрителя из публики и внушить ему что тот не может пошевелить ни рукой, ни ногой или лишить на время дара речи. Человеку прокалывали руку, и тот не чувствовал боли, его клали на две точки опоры, а ассистентка становилась ему на грудь и прыгала. По его команде десятки зрителей поднимали руки над головой, сцепляли пальцы и не могли расцепить их без помощи мастера. Вызывал нескольких зрителей на сцену и заставлял их заснуть. Затем артист по очереди подходил к каждому из них и заставлял проделывать всевозможные забавные вещи: петь, танцевать, перебираться через воображаемый бурлящий поток или укрываться от мнимого тропического ливня. Показывал номера эстрадной мнемотехники, т.е. "чтения мыслей". Или
Очередное выступление во дворце культуры “Рассвет” прошло, как всегда, с умеренным успехом и зрители начали покидать зал, возбуждённо переговариваясь. Владилен переоделся в гримёрке, перекинулся парой шутом с Машей и направился в кабинет директора Дворца культуры, где его уже ожидал Яков Соломонович. Посидели немного в компании директора, выпив по чашечке кофе и по рюмке удивительно приличного для провинциального города коньяка. Яков Соломонович передал Владилену свёрток с деньгами, полученными их командой за неделю выступлений и тот уложил их в свой солидный дипломат. Затем Владилен вызвал такси и отправился в гостиницу, где они остановились на время гастролей, а Яков Соломонович остался обсудить с директором кое-какие делишки и продолжить дегустацию ароматного напитка.
Город был в общем-то небольшой, и вызванная машина довольно быстро доставила Владилена, по расцвеченным ночными огнями улицам, к зданию гостиницы. Забрав на ресепшен ключи от своего номера, Владилен Васильевич поднялся в лифте на третий этаж. Затем прошёл по коридору, открыл дверь своего номера, стал нащупывать в полутьме коридорчика выключатель, чтобы зажечь свет, и, потеряв сознание, упал, получив по голове удар тупым, но несомненно тяжёлым предметом.
* * *
Очнулся Владилен Васильевич от сильной головной боли и резкого запаха сигаретного дыма. Сам он не курил и не мог сразу понять, от чего его больше подташнивает от головной боли или от мерзкого запаха дешёвого табака. Затем он обнаружил, что крепко привязан к массивному стулу, стоящему посреди номера гостиницы, а рот у него заткнут какой-то тряпкой, заменяющей кляп. Приподняв голову, он обнаружил в номере трёх типов, которые рассматривали его с нездоровым любопытством. Двое из них были обыкновенными провинциальными отморозками солидных габаритов, явно не понаслышке знакомые или с классической борьбой, или проводящие всё своё свободное время в спортзале, упорно качая мышцы. А вот третий тип явно выбивался из общей картины и при взгляде на него Владилен Васильевич затосковал. Болезненно худой, с сальными волосами, тонкими безвольными губами, и вытянутым хрящеватым носом, тот производил впечатление неприятное, и первым чувством, которое возникало при виде этого индивидуума, было ощущение брезгливости.
Но Владилен Васильевич был эмпатом и поэтому чувствовал также исходящие от красавчика волны звериной злобы и смертельной угрозы. И к сожалению, Владислав Васильевич не ошибался. Этим типом был глубоко неуважаемый в уголовных кругах руководитель шайки отъявленных отморозков, погоняло которого было столь же отвратительным, как и он сам. Глиста — это такая кликуха, что не позавидуешь и врагу. Два его спутника имели клички, гораздо более уважаемые среди братков: Гиббон и Кабан. Их владельцы считали, что их погоняла добавляли им крутости, и очень удивились бы, если узнали, что столь звучные сравнения скорее выражают пренебрежение к их обладателям. Но в силу ограниченности своего интеллекта понять это было им не дано. Однако физические кондиции их вызывали невольное уважение и страх.
Спрашивается, почему они и ещё несколько таких же мощных и крутых ребят подчинялись такому задохлику, как Глиста. Причин было несколько. В уголовной среде не всегда всё решает грубая физическая сила, иногда большим уважением пользуются люди отчаянные и ни в грош не ставящие как чужую, так и свою жизнь. Глиста был типом отчаянным и притом отъявленным психопатом, человеком без тормозов и к тому же злобным и мстительным. Кроме того, рано поняв, что с его субтильным телосложением в драке ему ничего не светит, он, ещё будучи пацаном, не расставался с разными режущими и колющими предметами. Сначала длинный гвоздь, зазубренная крышка консервной банки, розочка от бутылки, затем ножи, опасная бритва, шило, пиковина. Он постоянно упражнялся с подручными предметами, затем перенимал опыт у мелкоуголовной шпаны, а затем и у опытных сидельцев. И самое главное, он никогда не колебался, чтобы пустить оружие в ход. Со временем он приобрёл заметное мастерство во владении различными смертоносными железками. Возможно, какой-нибудь спецназовец или мастер рукопашного боя вполне успешно мог бы разобраться с отморозком, но большинство братков, несмотря на свои угрожающие габариты, такими умениями не обладали. Никому из них не хотелось оказаться насаженным на перо злобного психопата и поэтому, когда Глиста останавливал на ком-нибудь взгляд своих снулых рыбьих глаз, то человек замирал, не зная, чего ждать в следующую минуту от этого непредсказуемого недоноска. А ещё Глиста был не столько умён, сколько хитёр, той звериной хитростью, которая делает из человека изворотливого хищника и позволяет ему становиться вожаком стаи. Вот такой человек был сейчас перед Владиленом Васильевичем. Злобный, хитрый и опасный, очень опасный.
— Глянь, очнулся наш красавчик. Только что-то молчит, и глядит на нас как-то не по-доброму, — задумчиво протянул Глиста. — Ну-ка, Гиббон объясни ему, что с нами так невежливо вести себя не надо.
Один из здоровяков радостно оскалился и нанёс Владилену Васильевичу сильный удар в область печени. Мир исчез в океане всепоглощающей боли и Владилен чуть опять не рухнул в забытье. Страшная вещь, эти удары по печени, боль просто нестерпимая. Даже опытные бойцы в боях без правил, получив такой удар, застывают на секунду, а затем теряют над собой контроль. Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем Владилен Васильевич вынырнул из омута болевых спазмов и попытался что-то промычать через заткнутый кляпом рот.
— Ты глянь, сука. Не хочет разговаривать с нами, не отвечает. Не уважает нас гнида, — поцокал языком Глиста, — Как ты думаешь Гиббон? Может повторить? Может он этот, как его, ну извращенцы, которые любят, когда их пиз###ят? Садомазохист, — продолжал глумиться он.
— Так это. У него же рот заткнут. Слышь Глиста, как он ответит? — недоумённо вопросил Гиббон.
— Дурак, ты Гиббон. Это была ирония.
— Чего-о— о-о?
— Ну шутка, блин такая. А, ладно. Ты всё равно не поймёшь, — сплюнул Глиста. — Ну хорошо, вынь у него кляп. Послушаем, что он скажет.
И, обращаясь к Владилену Васильевичу, предупредил:
— Только ты не кричи. Не надо. А то я тебя зарежу. Не больно. — пошутил он и сам заржал над своей шуткой. Однако, достав из кармана пиджака выкидной нож, щёлкнул лезвием и поднёс остриё ножа к глазу Владислава Васильевича. — Для начала глаз выколю, — посулил он. И шуткой в этом предупреждении уже не пахло.
Владилен почувствовал, что этот псих сам не знает, что сотворит в следующий момент. Он бы закивал головой, но остриё ножа находилось в опасной близости от глаза, и поэтому он только согласно замычал.
— Ну вот и ладушки., — неожиданно добродушным тоном проворковал Глиста, пряча выкидуху обратно в карман пиджака.
Гиббон вытащил изо рта Владилена Васильевича кляп, и тот задышал мелко и часто.
— А теперь слушай меня, — жёстко заговорил Глиста. — Ты приехал в мой город и рубишь здесь бабло, а с братвой не делишься. Так себя не ведут, это проявление неуважения. За такое наказывают. Что скажешь?
— Я не знал. Я готов заплатить. Возьмите всё, я всё отдам, только не убивайте, — залепетал Владилен Васильевич.