Люди сумрака

У каждого ребенка есть свой собственный воображаемый монстр. У них разные имена, они по-разному выглядят и даже пахнут. Если верить детям, воображаемые монстры чаще всего обитают на чердаке. Преисполненные уверенности в их существовании, дети слышат шаги, вздохи и скрипы, которые почему-то не слышат взрослые.

В нашем доме не было чердака, а под кроватью не оставалось места даже для кота, не говоря уже о каком-то там чудовище. Мой воображаемый монстр жил в подвале. Он никогда не издавал звуков, не чудил

Переходя из прохожей в гостиную или кухню, я всегда опасливо смотрела себе под ноги, ожидая, когда тяжелый люк распахнется, и черные руки затянут меня вниз. Вставала на цыпочки и быстро перебегала опасный участок, вызывая у матери нервную ухмылку, день ото дня становившуюся все раздраженней.

Но еще до того, как меня заперли в подвале на долгие два года, я осознала горькую истину — в нем никогда не было монстра. Была лишь моя тень, терпеливо ждущая воссоединения со своей хозяйкой. Молчаливая, невидимая, слившаяся с другими тенями. Оказавшись в полумраке, начиная забывать, что такое — солнечный свет, я представляла, как много лет спустя новая семья, которая поселится в нашем опустевшем доме, будет говорить о монстре, который жил в подвале. Обо мне.

А я — не монстр, я всего лишь девочка, которой очень не повезло.

Женщина, которая посвятила всю свою жизнь исправлению одной-единственной ошибки.

Карма. Рок. Фатум.

Нарекая меня столь странным именем Кармаль, моя мать наверняка считала, что я — долгожданный ребенок, — буду особенной. Знай она, какой я стану, назвала бы меня Бедой. Или Проблемой.

Первого призрака я увидела, когда мне было шесть лет. Правда, тогда я еще не знала, что они очень не любят, когда их называют призраками.

Я вошла в ванную, чтобы отмыть перепачканные после игр во дворе руки. Включила свет и испуганно застыла. В огромной ванной, где мама частенько любила понежиться в воде с большой, вкусно пахнущей шапкой пены, лежала женщина. Мне был виден только ее профиль — очень красивый, как мне тогда показалось. Кажется, она даже что-то напевала себе под нос, зачерпывая пену рукой и проводя ею по коже. Накрашенные алой помадой губы казались слишком яркими, вызывающими на фоне белой эмали ванной. А затем вдруг поблекли, будто кадр с черно-белого фото, став темно-серыми. Вода словно смыла цвет — светло-серой стала и кожа незнакомки.

Я прочистила горло, чтобы спросить, почему она принимает ванную в моем доме. Отреагировав на звук, незнакомка лениво повернула голову и в упор уставилась на меня. Левая половина ее лица, прежде скрытая от моих глаз, была ужасна. Глаза не было, изуродованную, искромсанную щеку залило кровью — пусть она и была серой, как все в этой странной женщине, но я знала, что это кровь.

Я закричала. Кричала и кричала, и не могла остановиться. В ванную вбежала мама. Прижала меня к себе, встревожено спросила: «Что случилось, малышка?». Я указала дрожащей рукой в сторону ванной, подняла взгляд. В тот же миг рыдания прекратились — ванная была пуста. Ни пены, ни воды, ни, уже тем более, прекрасно-ужасной незнакомки.

— Там лежала женщина, ее лицо было в крови, — растерянно проговорила я, перемежая слова испуганными всхлипами.

— Детка, там никого нет. — Мама убрала руки, прежде ласково гладящие мои волосы. Теперь в ее голосе звучало раздражение.

— Но я видела ее! Это, наверное, был призрак.

Мама присела, чтобы ее лицо оказалось на уровне моего. Взяла меня за руки, заставила заглянуть ей в глаза.

— Не говори глупостей. Ты же знаешь, что призраков не существует.

Я знала. Знала, что после ухода — так мама для меня, маленькой, называла смерть — люди перерождаются вновь. Уходит старик, и на другом конце земли его душа появляется в теле младенца.

— Но… но она же была тут! Женщина. А потом исчезла…

— Это Сатана играет с тобой. — И без того узкие губы мамы сжались в одну тонкую линию. — Он хочет обмануть тебя, но ты не должна поддаваться.

Я задрожала — как всегда при упоминании Сатаны. Обхватила себя руками. С трудом кивнула.

— Извини, — прошептала я, не зная, за что прошу прощения.

Но мама лишь кивнула в ответ. Поднялась и вышла, по пути щелкнув выключателем. Оставшись в кромешной темноте, разбавляемой лишь льющимся с прихожей светом, я вздрогнула и кинула испуганный взгляд на ванную. Она по-прежнему пустовала. Я выскользнула из комнаты как испуганная мышка, чувствуя, как колотится сердце в груди. И только оказавшись за ее пределами, облегченно выдохнула.

После того случая я стала видеть странные сны. Часто я просыпалась, трясясь не от страха, а от отвращения. Я не помнила деталей этих снов, не помнила лиц, знала лишь, что в этих полукошмарах царствовала серость.

В тот день в нашем доме было много гостей — я отмечала свое семилетие. Мама пригласила всех моих подруг, которые пришли с родителями. Мне вручили подарки, и сразу после этого дом разделился на две половины — в моей спальне собрались «младшие» с колпачками на головах и тарелками с большими кусками кофейного торта в руках, гостиную заняли взрослые. Лимонад закончился и я, чувствуя себя вполне взрослой и самостоятельной — как-никак, мне сегодня исполнилось семь лет, и именно я была хозяйкой вечера, — взяла кувшин и направилась на кухню, чтобы его наполнить. Мама готовила чудесный лимонад — вкусный, с кислинкой, потому неудивительно, что он закончился так быстро.

Путь мой проходил мимо прихожей у лестницы. Там стоял книжный шкаф, старинные бабушкины часы и мягкое кресло. Дом был хоть и двухэтажным, но не слишком большим, поэтому отдельной библиотеки у нас не было. Папа читал именно здесь, в кресле, считая вредной привычку читать за столом или на кровати. Здесь же под толстым ковром скрывался люк в подвал, где родители держали всякий хлам — тот, что не уместился в гараже. Именно там скрывался мой невидимый монстр.

Но не он стал причиной моего тогдашнего испуга. Ступая по мягкому ворсу ковра и лениво размышляя, сколькими куклами пополнится и так немаленькая коллекция после того, как я распакую подарки, краем глаза я заметила какое-то движение. Резко развернулась.

В кресле вольготно расположился мужчина в светлом костюме, словно вырванный кадр из черно-белого фото. Положив ступню в кожаном ботинке на колено, он лениво раскуривал сигару. И все бы ничего, я бы даже простила незнакомцу его серо-черно-белость, вот только половина головы — там, где должен был начинаться лоб, — у него отсутствовала напрочь. Вместо нее виднелось что-то… что-то жуткое, мерзкое и неправильное. Кажется, именно под этим мой старший приятель Ал подразумевал «вышибить себе мозги». Я терпеть не могла Ала за то, что он дразнил девочек и часто задирал нос, но обожала за умение рассказывать по-настоящему жуткие истории, после которых ночная темнота пугала посильнее какого-то там монстра из подвала.