Люди сумрака
Шрифт:
Вернулась, схватила в руки самую тяжелую книгу. Подкралась к «сейфу» в стене. Открыла, держа наготове книгу и готовясь мгновенно нанести удар. И перевела дух. Смешно было бы, если бы я расколола надвое тарелки и чашки.
В подъемнике стоял поднос, на который мы обычно ставили чистую посуду — стекать. На нем — тарелка с гренками, яичница с подгоревшими ломтиками бекона, апельсиновый сок и маленькая шоколадка с орехами. Я смотрела на этот нехитрый завтрак и пыталась понять, отчего мне так тревожно. Удивительно, но поняла не сразу. Папа
И я готова была поклясться, что раньше в нашем доме никакого подъемника не было. Значит, папа сделал его специально, вместе с кроватью, шкафом и со всем остальным. Он несколько месяцев готовился к тому, чтобы запереть меня здесь.
Ужас вцепился в меня своими ледяными пальцами. Сжал так, что я на секунду забыла, как дышать. На глаза опять навернулись слезы, и я упрямо тряхнула головой. Плакса, плакса. Если бы Ал был тут, он сказал бы именно это, насмешливо тыча в меня указательным пальцем. Наверное, его невидимое присутствие помогло мне. Я взяла поднос нетвердыми руками, донесла до прикроватной тумбочки. Жевала медленно и неохотно, но съела все до последней крошки, только батончик припрятала на потом, а поднос с грязными тарелками вернула на место.
И сидя на кровати, обескуражено глядя на закрепленную наверху лестницу, вдруг с холодной отчетливостью поняла: я здесь надолго.
На третий день после своего заточения я услышала наверху шум шагов и громкие голоса — грубоватые, мужские. Я затаилась внизу, даже дышать старалась тихо. Выжигатели. Те, кто хотят забрать меня от папочки, выжечь на груди клеймо, которое запечатает мой дар, и позволявший мне видеть все эти странные вещи. А что потом? Я не знала… но боялась узнать.
Я сидела тихо как мышка, пока и шаги, и голоса не затихли. Затем робко подошла к лестнице, поймав себя на том, что широко улыбаюсь. Все закончилось. Наконец все закончилось.
Я долго стояла на холодном полу в ожидании момента, когда распахнется люк и появится папа. Ведь Выжигатели ушли, нам больше нечего бояться.
Папа не появился. Ни тогда, ни несколько часов спустя. Моя улыбка давно поблекла, ноги в тонких носочках замерзли. Я забралась на кровать, зарылась в пуховое одеяло с головой, старательно пытаясь заснуть и надеясь, что меня разбудит папа.
Вот только голос, пробудивший меня ото сна, на папин был не похож ни капли. Тихий, девичий, немного робкий.
— Кармаль, — робко позвал он меня.
Поразительно, но этот голос я узнала в то же мгновение, как услышала, хотя с нашего расставания прошло почти два года.
Дарлин. Не знаю, как, но моя кукла попала сюда.
Я распахнула глаза, предвкушая увидеть шоколадные кудряшки и голубые глазищи, и тут же растерянно захлопала ресницами. Перед кроватью стояла девочка, по виду лет двенадцати-тринадцати. Высокая, худенькая, с распахнутыми карими глазами, черными волосами, доходящими до груди.
Я растерянно смотрела на незнакомку, невесть как появившуюся в подвале. Повернула голову, чтобы убедиться — лестница по-прежнему висела наверху, вне моей досягаемости. Тогда как эта девочка попала сюда? Я перевела на нее взгляд и тихо ахнула. Кожа незнакомки стремительно теряла краску. Тускнела, даже не бледнела — серела, словно выцветая. Я не понимала, что происходит, только лишь смотрела испуганно на девочку, словно сошедшую с черно-белого снимка. Сглотнула.
— Я тебя пугаю? — наклонив голову набок, спросила она. Спросила голосом Дарлин — таким знакомым, хоть и почти позабытым.
— Ты разговаривала со мной вместо Дарлин, — внезапно осенило меня.
— Конечно. Куклы ведь не умеют говорить, — серьезно ответила она. — И я пыталась сказать тебе, что меня зовут иначе, но ты не хотела слушать. Ты очень упрямая.
Я не могла понять, сказано это было с раздражением или восторгом? Но не это сейчас меня волновало.
— Кто ты? Я хочу сказать… откуда ты и как попала сюда?
— Меня зовут Лили-Белла. — Она вдруг замялась, опустила глаза в пол, словно не решаясь продолжить.
— Ты ведь мертвая, верно? — спросила я и быстрым движением облизнула враз пересохшие губы.
Девочка с необычным именем подняла на меня взгляд. В нем я прочитала облегчение.
— Значит, ты меня не боишься?
Я неопределенно пожала плечами. Видала и пострашней. Перед глазами всплыли лица тех, кого я видела когда-то. Искалеченные, изувеченные… Выбравшись из-под одеяла, еще хранившего тепло моего тела, я подошла к Лили-Белле. Обошла ее кругом, оглядела со всех сторон.
— Ты невредимая, как будто живая, — хмуря брови, сказала я.
Она улыбнулась какой-то грустной улыбкой.
— Та Сторона запоминает людей такими, какими они были в момент смерти или за несколько мгновений до нее. По большей части, это просто иллюзия. Ну сама подумай, как будет передвигаться человек, которому во время смерти — в автокатастрофе например — отрезало ногу? Не будет же он скакать на одной ноге? Или человек, чье тело растерзано на части — такое редко, но все же бывает, — как будет выглядеть для всех остальных он? Не невидимкой же. Вот Та Сторона и дорисовывает его образ, делая его более-менее цельным. Некоторым из нас повезло выглядеть нормальными, некоторым — не очень.
Лили-Белла говорила жуткие, пугающие вещи — слишком жуткие для двенадцатилетней девочки, — но я старалась отгонять возникающие перед глазами картины и слушала, затаив дыхание.
— Та Сторона? — эхом отозвалась я.
Лили-Белла важно кивнула.
— Ты — ее часть. Ты обладаешь редким даром. Но ты гасишь его, пытаешься от него отстраниться, не понимая, что он — важная часть тебя. Нельзя отказываться от того, что даровано тебе природой.
— Природой? Разве магия — не дар Сатаны?