Люди удачи

Мохамед Надифа

– Ну, надо же, вот и он, прямо как смерть с косой. – Манди окидывает Махмуда взглядом от залысин до мысков остроносых туфель.

– Так и будешь дубасить мою дверь, пока не треснет? Ты хоть знаешь, во что встанет замена?

– Да остынь ты, Док, ничего твоей деревяшке не сделается. – Махмуд широкими шагами проходит по комнате и садится на обитый твидом диванчик. Порой ему приходится напрягаться, чтобы разобрать резкий ямайский акцент Мэдисона.

– Смотри не намочи обивку!

Кинув взгляд на домовладельца, Махмуд снимает пальто и кладет его, свернув лицевой стороной внутрь, на подлокотник рядом.

– «Эхо»

у тебя есть?

– Ну как, сегодня повезло? – спрашивает Док, бросая ему газету.

– Слегка, – никаких других ответов на этот вопрос он никогда не дает, не хватало еще, чтобы кто-нибудь совал нос в такую деликатную сферу, как его насииб [7] .

– Слегка – значит, можешь оплатить жилье вперед за следующую неделю.

– Нет, это если бы я сразу выиграл много. – Он медленно переходит от страницы к странице, разглядывает хорошеньких девушек в рекламах, листает газету наоборот, от конца к началу, как будто она на арабском.

7

Удача, везение (сомали). (Прим. пер.)

– Пальто новое, – это утверждение, а не вопрос, и Манди переводит взгляд с Махмуда на его пальто. Он подносит расписанное цветами блюдце к губам и с хлюпаньем выпивает пролитый на него чай.

– Оно старое.

– Я вроде бы видел, как утром ты уходил в этом своем старом спортивном пиджаке.

– Переоделся.

– Ты что, Золушка, – крутанулся на месте и на тебе уже другая одежда? – встревает Док.

Махмуд улыбается.

– Что скажете насчет завтрашних скачек?

– В четырнадцать часов интересные лошади, от Старого Табаско, с хорошим жокеем-шотландцем, и все такое.

Махмуд просматривает список; по-английски он читает еле-еле, но любит делать вид, будто читает бегло, вдобавок он разбирает несколько знакомых кличек и все цифры.

– Этот пройдоха Рори Харт опять попал в газету – за пьянство и нарушение порядка, – Док скалит крокодильи зубы, – значит, говорит он судье, мол, хотел только оттолкнуть лодку [8] , – он смеется, выдыхая через ноздри, – а почтенный судья ему: «Что же помешало вам оттолкнуть ее снова?» И знаешь, что отвечает ему Харт? – У Дока вырывается смешок, эхом отдается от стен. – «Так эта лодка затонула». Эта. Лодка. Затонула.

8

Раскошелиться или развлечься. (Прим. пер.)

Все трое смеются удачной остроте докера.

– Да уж, надо быть ирландцем, чтобы сказать такое судье! – Хихикнув, Манди чуть не давится чаем.

Прихватив пальто, Махмуд пользуется случаем, чтобы улизнуть, пока Док не завел все ту же песню про плату за жилье, или про дверь, или уголь, который сам собой с улицы не придет, или про молоко, пролитое на кухонный стол.

В своей почти пустой комнатушке Махмуд снимает костюм в узкую полоску и вешает пиджак и брюки на покореженную проволочную вешалку. Его тонкие носки промокли на мысках и пятках, но

он их не снимает, боясь ложиться в постель – при этом ему всегда кажется, будто он ныряет в ледяную воду. Раньше этим вечером он пытался встретиться с той русской, черноволосой воровкой, которую заприметил в пабе «Ведро крови». Она старше его, умнее и злее, между ними вспыхивают опасные искры. Хоть он и давал себе зарок, что больше не будет видеться с ней, сам не заметил, как очутился перед ее красной дверью. Но ее не оказалось дома, наверное, крутила шашни с каким-нибудь другим болваном. Надо ему просто порвать с этой женщиной и позаботиться, чтобы Лора о ней никогда не узнала.

Сделав глубокий вдох, он ныряет под шерстяные одеяла, его жилистые руки и ноги передергиваются, когда хлопковая простыня норовит лишить его и без того жалких остатков тепла. Ворочается в постели, старается разогнать кровь, но холод сильнее его. Уминая кулаком древнюю затхлую подушку, чтобы придать ей хоть немного сносную форму, Махмуд вдруг вздрагивает от громкого стука во входную дверь.

Слишком позднего для хороших вестей, слишком дерзкого для кого угодно, кроме полиции.

Слышатся тяжелые шаги Манди, потом скрип двери.

– Привет-привет, извиняюсь…

– Инспектор! Пожалуйте, пожалуйте.

У них на меня ничего нет и быть не может, думает Махмуд. Наверняка это из-за того нового ямайца наверху – Ллойда, или как там его: говорит, что боксер, а сам никогда не тренируется и в боях не участвует, только сидит наверху да курит травку, выпуская дым в окно.

Док повысил голос, Махмуду отчетливо слышно его через стену.

– Детектив Лейвери! Что привело вас сюда в такую гнилую ночь? Я прилагаю все старания, чтобы мое заведение было приличным, христианским, и очень, очень расстраиваюсь, когда что-нибудь в нем возбуждает у вас подозрения.

– Для чрезмерного беспокойства нет никаких причин, мистер Мэдисон, ваш ночлежный дом не единственный, куда мы намерены заглянуть сегодня. Ваши жильцы все дома? – У Лейвери сильный валлийский акцент, голоса этих двоих вместе звучат как у лорда и его егеря из комической радиопостановки.

– Думаю, да, детектив, но у нас наверху новенький, а он вроде как сам собой, извиняюсь, сам по себе.

– Нам надо побеседовать с каждым, мистер Мэдисон.

– Он здесь, здесь, – уверяет Манди.

– Начнем с Маттана.

К нему стучат еще до того, как Махмуд успевает надеть брюки.

– Кто там? – кричит он.

– Полиция. – Его застают одетым в трусы и майку. Знакомые лица. Моррис и Лейвери.

– Чего вам? – Махмуд застывает прямо перед ними.

– Где вы были этим вечером? – спрашивает Лейвери, а тем временем Моррис, пошарив повсюду взглядом, уже щупает пальто Махмуда.

– В «Центральном».

– Какие фильмы смотрели?

– Про корейскую войну и ковбоев.

– В какое время вы покинули «Центральный»?

– В половине восьмого, – обернувшись к Моррису, Махмуд резко спрашивает: – А ордер у вас есть?

Не обращая на него внимания, Моррис продолжает рыться в карманах пальто.

– Какой дорогой вы вернулись домой?

– Мимо бань.

– В кино вы были один? Видели кого-нибудь из знакомых?

– Да. Нет.

– Вы проходили сегодня вечером по Бьют-стрит?

– Нет.

– Вы носите с собой нож, Маттан?

– Нет.

– Нам предстоит обыскать вашу комнату, Маттан.