Люди в погонах
Шрифт:
Особенно нарядным выглядел лесок на высоком берегу безымянной речки, где среди вязов, карагачей и кленов прятался небольшой военный городок. В нем уже который год стоял мотострелковый полк. По утрам, когда над степью поднималось солнце, лесок словно загорался, листва на деревьях и кустарниках пламенела необыкновенно яркими красками.
Командир полка Павел Афанасьевич Жогин не был большим любителем природы, но и он, выходя на улицу, говорил, кивая на ближние клены:
— Эх, что творится на свете! Благодать!
— И хорошо, — замечала его жена, Мария Семеновна. — Может, еще недельку так постоит.
— Постоит
Сегодня он так же сошел с крыльца, посмотрел из-под ладони по сторонам и, повернувшись к жене, которая в этот момент наливала воду в подвешенный к столбу рукомойник, сказал:
— Еще дня три погреет, а там холодов жди.
— Откуда у тебя такой точный прогноз? — недоверчиво спросила Мария Семеновна.
Жогин усмехнулся:
— Из небесной канцелярии донесение получили. Не веришь? Могу копию прислать с дежурным.
Мария Семеновна махнула рукой, выплеснула остаток воды из ведра под маленькие деревца и, не оборачиваясь, пошла в дом. Жогин, посматривая на нее, делал разминку, то приседая и вытягивая руки вперед, то выпрямляясь и разбрасывая руки в стороны.
После разминки и умывания Жогин еще немного постоял на улице и потом уже зашел в дом. Прежде чем надеть китель, он посмотрел в зеркало. Оттуда глядел на него крупный мужчина с богатырскими плечами, короткой крепкой шеей и хорошо развитой грудью. На большом порозовевшем лице его резко обозначились две глубокие морщины, идущие от носа книзу, отделяя полные одутловатые щеки. Жогин с явным неудовольствием потер морщины пальцами и громко вздохнул:
— Ах, каналья, идет.
— Кто идет? — настороженно спросила Мария Семеновна, подавая на стол завтрак.
— Старость идет. Без всяких командировочных предписаний, не представляясь, ломится во все двери. Нравится тебе или нет — принимай.
— Какое открытие, — засмеялась Мария Семеновна. — Не к тебе первому идет она, не к тебе последнему.
— Да ну ее к дьяволу! Листва и та опадать не хочет. А я что...
В коридорчике зазвонил телефон. Хозяйка послушала и повернулась к мужу:
— Шофер беспокоится.
Жогин взял у нее трубку, спросил:
— Да? Машину?.. Не надо, пешком пойду.
Мария Семеновна улыбнулась:
— Утренний моцион?
— Точно. Борьба с гипертонией. Тебе тоже на базар советую пешком ходить. Полнеть не будешь.
— А я и так в норме.
Фигура Марии Семеновны еще сохраняла прежнюю стройность и даже позволяла носить узкие в талии платья.
— Ну где, где полнота? — допрашивала она мужа.
— Если нет, будет скоро, — ответил он.
— Спасибо за комплимент, — запальчиво бросила Мария Семеновна и вышла на кухню.
«Обиделась», — подумал Жогин, усаживаясь к столу.
После завтрака полковник направился в полк, находившийся в километре от жилых офицерских домиков. Перед тем, как сойти с крыльца, он достал из-под крыши красноватый тальниковый хлыстик и поиграл им в воздухе.
Полковник любил ходить всюду с хлыстиком. Эта необычная для пехотного офицера привычка осталась у него от многолетней службы в кавалерийских частях, которая началась в конце гражданской войны, когда не однажды пришлось ему участвовать в борьбе с басмачами в Средней Азии. За отличие в одной смелой вылазке сам командующий наградил его именным
До сих пор в памяти Жогина сохранился этот бой. Ночь. Вражеские дозоры сняты. В горный кишлак неожиданно влетает группа красных конников. Их цель — захватить главарей укрывшейся банды. Еще мгновение — и кишлак вздрогнул от разрывов гранат, озарился пламенем. Два бородатых басмача на взбешенных лошадях с разных сторон бросились на молодого конника. Но Павел не растерялся. Спрыгнув с подбитого коня, выстрелил в одного бородача из карабина, другого наотмашь полоснул саблей и, схватив под уздцы его лошадь, быстро вскочил в седло. Только в конце боя он обнаружил, что верхушка его суконного шлема в двух местах пробита пулями.
После борьбы с басмачами Павел Жогин учился на высших командирских курсах, затем окончил академию и в Отечественную войну вступил командиром отдельного кавалерийского полка.
Правда, карьера его не всегда была успешной. Порой судьба трясла Жогина довольно чувствительно. Сразу же после академии, когда он ожидал повышения в звании, вдруг случилось непредвиденное: арестовали бывшего командира той самой кавалерийской группы, в которой Жогин действовал когда-то в Средней Азии. Целую неделю таскали его на допросы. Заставили вспомнить все походы, бои, обстановку в эскадронах. Больше всего следователь интересовался, когда и где группа переходила границу и долго ли находилась на чужой территории. Такой эпизод действительно был. В погоне за врагами конники однажды залетели километров на двадцать в глубь Афганистана. Однако Жогин считал это доблестью. Так он хотел написать и в протоколе допроса. Но следователь категорически предостерег его, сказал, что этот факт будет расценен, как политическая слепота и потеря бдительности со всеми вытекающими последствиями. Кто знает, может он и в самом деле старался выгородить Павла Афанасьевича, а может была какая другая причина, только следователь настоял на своем. И хотя история эта закончилась для Жогина вроде благополучно, все же из Москвы пришлось ему уехать в старом звании. Да и должность получил он гораздо ниже той, с которой уходил в академию.
«Ничего, разберутся, — успокаивал себя Жогин. — А насчет политической слепоты может и верно, дал я промашку по молодости». Дома он перерыл все свои архивы, нашел единственную фотокарточку, где командир группы сидел на сером в яблочных накрапах коне редкой киргизской породы и, держа руку под козырек, приветствовал выстроившихся перед ним конников. Долго смотрел Жогин на суровое волевое лицо человека, с которым ел, можно сказать, из одного котелка и не заметил того, что узнал о нем от следователя. Так и этак повертывал Жогин фотокарточку, стараясь припомнить что-нибудь подозрительное. Нет, ничего такого не припомнил. Но карточку все-таки сжег, сжег не колеблясь, хотя была она дорогой памятью о погибших в боях товарищах.
А ровно через полтора года Жогину вдруг повезло. Вышло так, что командиров, участников первомайского парада на Красной площади, пригласили в Кремль. Среди них оказался Жогин. Какой это был для него день! Щедрое весеннее солнце высвечивало высокие кремлевские купола, и яркий отблеск позолоты падал на древние зубчатые стены, на распускавшиеся деревья и на торжественно строгие лица тех, кто шел в знаменитый Георгиевский зал. Даже воздух над Москвой казался в тот день необыкновенно спокойным и розовым.