Люди в сером
Шрифт:
– Да, это мое хобби, если можно так сказать, – откликнулся Михаил Исаакович. – В мире литературы, как мне кажется, нет другого более серьезного жанра, чем фантастика, хоть это, знаете, может быть, и странно звучит. Многие этого не понимают, особенно в вашем ведомстве. А может, и наоборот, прекрасно понимают ее возможности…
Лазаренко как-то странно посмотрел на Георгия, понимая, что вновь допустил непозволительный выпад. Но Волков уже смирился с такими эскападами старика. Тот невольно, однако будто специально, провоцировал его, будто пробуждал в нем все те сомнения, какие только накопились в душе Волкова за его пока еще недолгую карьеру гэбиста.
– Я к этому не имею никакого отношения. Я, признаться, тоже люблю фантастику, правда, не всякую, – как будто в чем-то винясь, ответил он. – Только не всегда есть время почитать…
– Не всякую… – задумчиво повторил старик. – А какая фантастика вам нравится больше? – спросил он.
Георгий ненадолго задумался:
– Про наше будущее, про общество, какой Земля будет. Сценариев так много, что всех не перечесть. Но какой вариант окажется самым точным, никто не может сказать. Это всегда интересно.
– И какой же вариант вам больше всего по душе?
– Разумеется, оптимистический. Хотя…
И Георгий, не боясь разоткровенничаться, принялся делиться со стариком наблюдениями своей жизни:
– Вроде бы я еще молод, чтобы в уныние впадать, но вот что-то оптимизма в плане будущего мне иногда явно не хватает. Видимо, работа накладывает свой отпечаток. Сами знаете, какой контингент у нас. Хапуги, воры, жулики всех мастей, взяточники, извращенцы. Столько всего насмотришься…
Он перехватил сочувственно-внимательный взгляд Лазаренко.
– А ведь вы мне душу разбередили, Михаил Исаакиевич. Почему-то считается, раз человек на службе, значит, не может иметь своего мнения. Мне ведь иногда самому противно от того, что в газетах и по радио, телевизору, в лекциях провозглашают одно, а с жизнью это совершенно никак не согласуется. Вот наши фантасты про будущее пишут. Про светлое, красивое общество, в котором прямо так и хочется жить. Тот самый коммунизм, о котором мы все мечтаем, да никак построить не можем. А разве его построишь? С кем строить-то? С теми, кто все подряд тащит, лишь бы украсть, что плохо лежит? С теми, кто под прилавком вещи держит, а потом втридорога налево продает? А вспомните, сегодня мы из автобуса вышли – кучи мусора у дороги видели? Так это дачники стараются. Но ведь мусорный бак им поставь, завтра же украдут. Что делать-то, а? Вот, к примеру, фантасты дают прожекты на сто лет вперед, где все люди умны, целеустремленны, все любят работать, учиться, и все вокруг них так красиво. Я прекрасно понимаю – это все здорово, интересно написано. Но почему они не объяснят, как эти люди пришли к такому будущему? Что должно произойти? Откуда они взяли всех этих прекраснодушных ангелов? А куда дели тех, кто не подходит для этого будущего, кто привык гадить и творить вокруг себя одно только зло? Вот этот вопрос они как-то стыдливо обходят стороной.
– А что же вы предлагаете? – когда он замолчал, тихо спросил Лазаренко. – Надеюсь, не карательные меры?
Георгий нахмурился:
– Вы, конечно, не думаете, что я провоцирую вас этим разговором? Сейчас мне меньше всего хочется, чтобы вы считали так. А про карательные меры… Знаете, как о них мечтают многие? Они бы с радостью начали вешать и расстреливать направо-налево за малейшую провинность. Разумеется, с тем только условием,
– Ну а если бы у вас появилась такая возможность сделать то, что нужно. С чего бы вы начали?
– Я знаю только, что слова не должны расходиться с делом. А хорошие поступки люди должны совершать вовсе не из страха быть наказанными. Только тот и человек, кто соблюдает эти два принципа.
– Еще было бы неплохо знать, какие поступки хороши, а какие нет, – не то возразил, не то просто добавил свою реплику Лазаренко.
– Ну а вы-то как считаете? Что можно сделать, чтобы всем нам жилось хорошо?
Старик огладил бороду, улыбнулся. Он показался Георгию хитрым старым джинном, на все знающим ответ, но покуда желающим сохранить его в тайне.
– В том-то и дело, что нет рецепта. Точнее, есть один, и давно известный, но ныне всеми отвергнутый. Других, кроме него, пожалуй что и не существует. А если и о нем забыть, то, значит, финита ля комедия.
– Какой же?
– По совести жить. Два ваших принципа с этим прекрасно согласуются.
– Но ведь и творящие зло тоже могут считать, что они живут по совести, – возразил Георгий.
– Это очень легко проверить. Две тысячи лет назад один человек сказал вполне ясно: «По плодам их узнаете их. Собирают ли с терновника виноград или с репейника смоквы?»
Слушая его, Георгий подумал, что еще два-три дня назад обязательно бы попенял на очередные поповские бредни, но сейчас что-то не давало думать так. Многое изменилось с того времени, как он познакомился с Лазаренко. И впервые у него появился собеседник, с которым он мог поделиться тем, что всерьез волновало.
– И потом, – продолжал старик, – совесть предполагает наличие ее угрызений, если что-то сделано не так. Сомневаться и критически смотреть на себя – твердые признаки того, что человек имеет право себя называть таковым.
– Совесть – это, конечно, хорошо. Но как пробудить ее в каждом?
Лазаренко развел руками:
– Дорогой мой, на это понадобятся столетия. Но, с другой стороны, если этого не произойдет, то и человечества не будет.
– Вы прямо такой мрачный прогноз рисуете.
– Чистая логика. Посудите сами. В руках человека появилось столько опасных игрушек, что мы, образно говоря все человечество, стали напоминать обезьяну с гранатой. И знаете, сколько таких обезьян, только поменьше, среди нас? Вот я недавно говорил, что автомобилей скоро будет столько же, сколько людей. И знаете, как остро встанет тогда проблема совести? О! Чрезвычайно остро! Не каждый ведь понимает, что автомобиль – это не только чудо инженерной мысли, но и орудие убийства одновременно. А что уж говорить о настоящем оружии, в котором мы теперь знаем толк.
– Так, значит, вы не верите в светлое будущее?
– Очень верю. Но человечеству предстоит к нему тернистый путь.
Уже вечерело. Они сидели в большой комнате, и из открытой балконной двери начало тянуть прохладой. Георгий спросил разрешения выйти на балкон, ему снова хотелось закурить, он с трудом сдержал этот позыв. Лазаренко вышел вместе с ним и уставился в небо, где слабо дрожали первые крохотные искорки.
– Вы никогда не задумывались над тем, от чего нас всегда тянет к звездам? – вдруг спросил старик. – Сразу вспоминаю Тютчева… «Небесный свод, горящий славой звездной, // таинственно глядит из глубины, //и мы плывем, пылающею бездной //со всех сторон окружены», – зачитал он, и Георгий – в который раз – подивился начитанности и эрудированности старика.