Людмила Чурсина. Путь к себе
Шрифт:
В этом воспоминании очень привлекают слова Людмилы Чурсиной, с которыми она пришла к ректору Щукинского училища: ощущение, что она занимает чье-то место не по праву. Многие ли способны на такое?..
К тому же судьба иногородней студентки той поры осложнялась еще и необходимостью подрабатывать. Чурсина вспоминала, как со своей подругой, будущей актрисой Театра им. Евг. Вахтангова Элеонорой Шашковой (она сыграет в фильме «Семнадцать мгновений весны» жену Штирлица в пронзительном эпизоде их молчаливой встречи в кафе. – Н. С.), пошли работать уборщицами в институт. «Это было замечательное время. Мы вставали в пять часов утра, на „двойке“ проезжали через всю Москву, приезжали на Старый Арбат, приходили в институт, убирали аудитории. Как зарядка: разминались, распевались. У нас душевая была на третьем этаже в институте. Вы представляете, что это за душ – по три струйки, но все
И, вероятно, еще не до конца осознанно, тем не менее проявилась в Людмиле Чурсиной та черта, которая с годами и десятилетиями определяла все более четко характер: сила преодоления, стремление выложиться до конца, достигнуть недостижимого и стать в этом недостижимом одной из лучших.
Может быть, отчасти и это стремление привело Людмилу Чурсину еще студенткой в кинематограф?
Первые роли, в фильмах «Когда деревья были большими», «Утренние поезда», были совсем маленькими, мало кому запомнившимися чем-то, кроме редкой и непривычной во многом красоты начинающей актрисы. А вот в ленте «На семи ветрах» единственный эпизод у березы, из ствола которой начинает капать сок как предвестник весны, надежд, ожиданий, несмотря на свою мимолетность, уже остался в памяти – выразительной мимикой актрисы, теми чаяниями, что сокрыты были в душе молодой санитарки фронтового госпиталя, расположившегося на короткое время «на семи ветрах», чтобы вместе с армейскими частями двигаться дальше и дальше вперед, к Победе…
А вскоре судьба подарила Людмиле Чурсиной встречу с режиссером Владимиром Фетиным, снявшим ее в главной роли в фильме «Донская повесть». Ради этой роли совсем недавно принятая в труппу Театра им. Евг. Вахтангова Чурсина рассталась со сценой.
Она пришла в кинематограф, по верному наблюдению Татьяны Москвиной, опубликовавшей в журнале «Время культуры» к 50-летнему выходу на экран «Донской повести» великолепную статью с включением интервью с Людмилой Чурсиной, – на мой взгляд, одну из лучших об актрисе из всего, что доводилось читать. Татьяна Москвина писала не только о «Донской повести» и других фильмах и спектаклях с участием Людмилы Чурсиной, но об эпохе, которая была отмечена «временем небывалого взлета Вечной женственности на экране. Смело утверждаю, что такого количества отборных, первостатейных красавиц не знала ни одна кинематография мира. Советские Афродиты шли косяком, как сельди, – Татьяна Самойлова и Людмила Савельева, Нонна Мордюкова и Элина Быстрицкая, Анастасия Вертинская и Жанна Болотова, Ия Савина и Наталья Варлей, Людмила Хитяева и Людмила Гурченко, Тамара Семина и Наталья Кустинская, Лариса Лужина и Наталья Фатеева, Людмила Марченко и Валентина Малявина, Ирина Печерникова и Руфина Нифонтова, Марианна Вертинская и Галина Польских, Маргарита Володина и Светлана Светличная… и я не перечислила и половины. Но при такой жесткой конкуренции в сегменте „народного типа“ было некоторое пространство для, условно говоря, „любовницы атамана“, вольной молодой красавицы, в которой еще не чувствуется утружденность, замученность сельхозработами. Тут и пригодилась Чурсина».
Наблюдение – повторю – верное, но в чем-то можно с ним и поспорить: в перечислении имен, приведенных критиком, мне видятся некоторые «кандидатуры» на роль «любовницы атамана», но именно Людмила Чурсина показалась Владимиру Фетину и оказалась, в конце концов, идеальной исполнительницей, той самой Дарьей, что виделась режиссеру рядом с таким «атаманом», которого воплотил Евгений Леонов…
Сценарий Арнольда Витоля был написан по мотивам рассказов Михаила Шолохова «Шибалково семя» и «Родинка». К моменту подготовки к работе Владимир Фетин был уже известен как режиссер таких разных лент, как полный драматизма «Жеребенок» по рассказу того же М. А. Шолохова и мгновенно заслужившей всенародную любовь комедии «Полосатый рейс». Здесь же, в третьей своей работе, режиссер задумал и осуществил высокую трагедию, которая могла бы посоперничать если не по «формату», то по накалу страстей и верности шолоховскому тексту и пафосу с «Тихим Доном» Сергея Герасимова.
К середине 2010-х годов не пышно, без торжеств и славословий отмечалось 50-летие со дня выхода на экран фильма «Донская повесть». В цитированной выше статье Татьяны Москвиной приведен полный грусти и попытки примирения с непримиримым рассказ Людмилы Чурсиной: «Когда вы сказали, что исполнилось полвека „Донской повести“, у меня содрогнулось что-то внутри. Однажды мне позвонили из Дома кино и пригласили на сорокалетие „Донской повести“. Я согласилась, сверилась с расписанием и мимоходом спросила, кто еще будет. Пауза. А
Горько, очень горько думать об этом, но спустя десятилетие юбилей выхода фильма, может быть, и по этой причине вовсе не стали отмечать…
Анализируя ленту в контексте кинематографа тех лет, отмечая актуальность ее и в наши дни, критик образно и точно расставляет акценты: «Шпионка Дарья и красноармеец Шибалок из „Донской повести“… враги, однако утвердительной точки в фильме Фетина вовсе не получилось, более того, со временем эта идеологическая точка решительно обратилась в многоточие. Вечное в образе Бабы явно победило временные понятия о добре и зле, потому что Баба в своем истинном натуральном виде – принимающая мужчину и рожающая дитя – принципиально непобедима. При своем появлении в картине она лежит с задранным подолом, раскинув ноги, в избе, захваченной красноармейцами, и понятно, отчего насмешник-боец (Б. Новиков) крякает с досадой и восторгом одновременно. Мир революционной борьбы нарушен, обеспокоен и подавлен этим возмутительным фактом – лежащей перед мужиками Бабой. Ничего хорошего их с этой Бабой не ждет. Погубит их Баба.
Людмила Чурсина явилась в „Донской повести“ как прелесть и беда, соблазн и ужас, предвестие счастья и катастрофы. Раскинувшая ноги Баба оказывалась в прочнейшей связи с землей, ждущей любви и труда, по которой мчатся мужчины, сеющие войну и смерть. Высокая и стройная молодуха, чья стать маняще виднелась из-под наверченных казачьих юбок и платков, улыбалась той самой улыбкой, которую мастерски умели ловить художники Возрождения. Да, сама земля породила эту проклятую неубиваемую Бабу, шпионку и диверсантку вечности. И добро бы она сошлась с хорошеньким командиром красного отряда, но нет – выбор Фетина на роль мужа Бабы был безупречен, он взял Евгения Леонова. Что бы там ни думал этот молчаливый „шишок“ о прекрасном будущем нового мира, он ей не муж. Как весна превратилась в войну, так и на месте доброго крепкого Мужика, который, по справедливости, был положен столь упоительной Бабе, оказался бог весть кто, нескладный бирюк, нелепый антимужчина, корявый пень. С насмешливой горечью взглядывает на него Баба, втайне надеясь на что-то лучшее в будущем, но по-бабьи принимая судьбу…
…Во время съемок Чурсиной 22 года, ее актерский опыт мал, однако роль она проводит мощно, цельно, заразительно, отчетливо – и тотчас же после „Донской повести“ ее завалят предложениями вновь и вновь сыграть эту пленившую всех Бабу неубиваемую. Которую будут убивать вновь и вновь…
Самого выстрела крупным планом в „Донской повести“ нет. Показана Баба с младенцем, сидящая на упавшем дереве, в позе, опять-таки отсылающей нас к Возрождению. Сомнений в том, кто это, быть не может. А значит, не может быть и сомнений в том, кто прав и кто виноват в этой истории».
Роль Дарьи стала поистине звездной для актрисы. Многих удивляло и удивляет до сих пор, каким образом ей, совсем молодой, не обладающей достаточным профессиональным опытом и не имеющей фактически никакого жизненного, женского, удалось так сильно и ярко воплотить судьбу героини повествования Михаила Шолохова, казачки, наделенной бурными страстями, отнюдь не ординарными чувствами.
Критик Евгений Михайлов писал в рецензии на фильм: «Страсть Дарьи – тяжелая, темная. Эту женщину сжигало пламя собственничества, переполняла с трудом сдерживаемая ненависть к красным. А поверх всего нависал постоянный страх разоблачения. Дарья – ставленница белой казачьей банды. Какой же неизмеримой тяжести душевный груз должна была нести эта женщина, став невенчанной женой красноармейца Шибалка! Любовь, ненависть, отчаяние – все завязалось в душе ее неразрешимым узлом. Душа напряжена, доведена до опасного, смертельного предела отнюдь не единственными внешними обстоятельствами, эта женщина – творец своей беды (выделено мной. – Н. С.)».
Промелькнут десятилетия, и не раз еще будет припоминаться эта оценка критика: Людмиле Чурсиной и в киноролях, и в театральных, доведется кропотливо вылепливать именно этот причудливый и очень сложный, многосоставный характер «творца своей беды». И далеко не только своей собственной. Как будет это происходить? – постараюсь проследить как можно внимательнее по сыгранным в разное время на сцене и экране ролям.
В нескольких разных интервью Людмила Чурсина вспоминала, как трудно начинался съемочный процесс – ее и не утвердили окончательно поначалу, дав десять дней испытательного срока, в который, по словам Фетина, она должна была «обабиться». Поселили у донской казачки, за которой Чурсина внимательно наблюдала, училась говору, носила ее одежду, ходила по вечерам на берег Дона, где женщины собирались, чтобы попеть и выпить молодого вина. На роль ее утвердили!