Людоед пойман
Шрифт:
Землю сменил Зандр.
Нью-Йорк исчез, оставшись в памяти рукотворными скалами Манхэттена, провалился под землю Берлин, а Лондон, Париж, Москва и Пекин превратились в радиоактивные развалины, над которыми клубились дым, пепел и пыль прошлого мира.
Вместо ядерной зимы случились ядерные заморозки, планета не превратилась в безжизненный шар, но несколько месяцев над ней ходили плотные облака, испражнявшиеся ядовитыми осадками и мощнейшими молниями, способными расплавить тяжелый танк. Несколько месяцев природа кряхтела, всхрипывала, дрожала, но в конце концов победила ту мерзость, которую ей устроили.
Выжила.
На небе
Чтобы увидеть, во что превратилась Земля.
Чтобы понять, как жить дальше.
Как жить теперь, когда рухнул Закон; когда рухнула Власть; когда исчезли или погибли президенты с королями и пришло время новых людей.
Которые стали врагами друг другу.
– Из него вырезали сердце, – негромко, но очень зло произнес Куманин. – Или ему вырезали… Или… В общем, плевать, как правильно… – Он хотел махнуть рукой, но получился взмах кулаком. – Нет, не плевать! Правильно – это найти суку и ему печень экскаватором выдрать. Ты понял? Печень экскаватором.
Прозвучало эмоционально, но без патетики: комендант Ярика – крупной узловой станции Железных Берцев – много чего в своей жизни повидал, так что пожелание, вполне возможно, было сделано не для красного словца, а на основании богатого личного опыта. К тому же все знали, что у Берцев было много разной техники, и убийство своих они никому не спускали.
– Ты меня понял?
Туман кашлянул, но промолчал.
Короткая пауза.
– Врач сказал, что Шамиль во время этого был еще жив, – продолжил Куманин, бросив на собеседника быстрый взгляд. Недовольный: комендант ждал иной реакции, а не простого покачивания головой. – Это зверство даже по меркам Зандра.
С этим заявлением можно было поспорить, но Берецкий не стал. Продолжил внимательно изучать место преступления, словно пытаясь раствориться в нем, стать частью, увидеть то, что ускользнуло от других.
Убийство произошло в отстойнике, на большой, испещренной железнодорожными путями территории, прилегающей к главному депо Ярика. Сюда Берцы свозили всевозможный хлам: мятые вагоны, разбитые локомотивы, автовагоны, дрезины и прочую машинерию железнодорожного свойства. Раньше, до Времени Света, всю эту дрянь без разговоров пустили бы на переплавку, а сейчас предпочитали хранить, предполагая отремонтировать или разобрать на запчасти. Охраняли же отстойник не особенно тщательно, больше полагаясь на репутацию Берцев, нежели на сколь-нибудь действенные меры. Соответственно, люди в отстойнике появлялись редко, особенно по ночам, и это обстоятельство делало зону идеальной для тайной встречи. Соответственно, тело Шамиля могло пролежать здесь до Второго Пришествия, но убийца сделал все, чтобы труп отыскали как можно быстрее, и перетащил его с места схватки к воротам, где утром его и заприметила охрана.
Зачем он это сделал?
Ответ в голову приходил единственный: убийца хотел бросить вызов Берцам и лично Куманину. И у него получилось.
– Ты знаешь, чем занимались Шамиль и Порох? – угрюмо спросил комендант.
От прямого вопроса отмолчаться не получилось.
– Да, – односложно ответил Туман.
Однако Куманин счел нужным уточнить:
– Год назад нам разрешили дотянуть железнодорожную ветку до Белозерска, а это – главные ворота на Русский Север, в Арктику. Мы надеялись поднять торговлю в два раза, а подняли в четыре, но было условие: безопасность. Люди Зимина не доверяют Зандру, и я обязался контролировать эшелоны, отсекая веномов, падальщиков, Жрущих… В общем, всех, кого русские не хотят видеть в Арктике. В Ярике встала их первая линия обороны. – Пауза. – Шамиль с Порохом и были этой линией.
Время Света вдребезги разнесло планету, и в том числе железные дороги: многие тоннели оказались засыпаны, мосты взорваны или разрушены, пути повреждены, подача электроэнергии уничтожена. Казалось, грандиозная транспортная система погибла безвозвратно и ей уготовлена жалкая роль источника металла, но… Но среди выживших нашлись люди, прекрасно понимающие значимость надежных коммуникаций для полуживого мира, и занялись их восстановлением. Не сразу, но занялись.
Все началось с небольшой военно-инженерной части, которая восстановила сообщение на сто восемьдесят километров – грандиозное расстояние по меркам послевоенной разрухи, – и связала три области Зандра. Почин получился удачным: надежный транспорт оказался востребован, и дороги неспешно поползли дальше. А вместе с ними поднимались экономика и торговля, росла численность персонала, появлялась система власти, и теперь Железные Берцы представляли собой значимую силу, с которой приходилось считаться даже государствам.
Но Зандр есть Зандр, силу здесь нужно доказывать постоянно, и именно поэтому Куманин собирался отомстить убийце своего парня с максимальной жестокостью.
– Сердце для людоедов – главный деликатес, – неожиданно произнес Берецкий. Кашлянул, словно прочищая горло, и продолжил: – Ни один не откажется от кусочка.
– Да…
Куманин хотел сказать что-то еще, объяснить, как сильно он зол, но Туман неожиданно разговорился:
– Вы пускали собак?
– Преступник перелез через забор, и следы теряются у первого же пути.
– Сел на поезд?
– Скорее всего, – подтвердил комендант. – По ночам там ходят маневровые, готовят составы.
– Следующий вопрос: как ему, точнее – им, удалось незаметно проникнуть в депо? – Берецкий двинул головой, то ли дернул ею, то ли указал на виднеющиеся вдали ворота. – Что у вас с охраной?
Жест Куманину не понравился – слишком нервный. Да и сам ликтор оказался вовсе не таким, каким виделось бравому коменданту: не двухметровым плечистым бойцом, способным забить гвоздь ладонью, а затем выдернуть и свернуть в кольцо. Нет. Туман Берецкий являл собой классический образ доходяги: не более метра семидесяти, худощавое сложение, короткие желтые вихры непослушных волос, веснушки, белая, болезненная кожа, красные, воспаленные глаза и тонкие губы. И острый нос, делающий Берецкого похожим на крысу, – такие носы комендант ненавидел и у мужчин, и у женщин. Ликтор щеголял в потрепанном сером комбинезоне Технического легиона зигенов, естественно, со споротыми эмблемами, нашивками и знаками различия, высоких ботинках и с портупеей русского образца, на которой болталась кобура с девятимиллиметровым «карауловым» – из-за тощего сложения Тумана не самый большой пистолет казался на нем гигантским.
Разговаривая с комендантом, Берецкий проявил понятную вежливость: снял и оставил болтаться на груди маску Z, лучшую модель для очистки воздуха, но периодически, когда кашель усиливался, прикладывал ее к лицу.
– Эта зона не особенно важна, но при этом – велика, поэтому мы ограничились патрулями и электронными детекторами, – неохотно ответил Куманин. – Но детекторов мало, и их можно без труда вычислить сканером.
– То есть тут проходной двор, – уточнил Туман.
– Тут по большому счету свалка металлолома, – хмыкнул комендант. – Он принадлежит нам, но он все-таки металлолом.
– Понятно. – Берецкий шумно чихнул, едва успев закрыть лицо ладонями, извинился, сделал несколько вдохов через приложенную к лицу маску, отнял ее и кивком указал на высоченного кудрявого мужчину, хмуро слушающего доклад подошедших солдат: – Это Порох?
– Да, – подтвердил Куманин.
– У него есть зацепки?
– Два дня назад убили женщину…
– Я слышал.
Комендант покосился на Тумана, показывая, что не привык, чтобы его перебивали, но замечания делать не стал, продолжил: