Людоедское счастье. Фея карабина
Шрифт:
– А между тем вы обманываете себя, – сказала гадалка.
«Архитектор Понтар–Дельмэр?» – говорил Малоссен по телефону. Полицейский в душе Тяня вздрогнул. Так звали девицу с фотографий Малоссена, которую Пастор потом нашел в картотеке по наркотикам: Эдит Понтар–Дельмэр. Уже три дня, как Тянь следит за этой дрянью. Того, что он узнал за это время, вполне достаточно, чтобы упрятать ее лет на десять.
. – Да, вы обманываете себя, придумывая несуществующие болезни, – заявляет Тереза.
Уши Тяня на секунду отключились от телефонного разговора. («Несуществующие болезни – да что ты в этом понимаешь?»)
– Но если не считать урона,
(«Эта наркоманская рухлядь еще учить меня вздумала!») Бессильная злоба клокотала в душе у полицейского. Но одна фраза из телефонного разговора внезапно вспыхнула в его мозгу: «Доложить ему, что наши курьеры, перебрав наркотиков, дохнут за рулем…» – говорил Малоссен.
– Вы считаете себя больным со дня смерти вашей жены.
Тут взгляд ясновидящей наконец встретился со взглядом скептика. Она прочла на его лице смесь удивления и боли. Тереза хорошо знала этот, как она говорила, «момент истины», когда минувшее внезапно накладывается на существующее, обычно именуемое лицом. Остаток телефонного разговора полностью ускользнул от Тяня. Рука девушки больше не казалась холодной. Она мягко гладила ладонь старика, и впервые за двенадцать лет Тянь почувствовал, что его рука полностью разжалась.
– Людям часто случается выдумывать себе болезни после потери близких, – говорила Тереза. – Это способ чувствовать себя менее одиноко. Происходит как бы раздвоение личности, человек начинает заботиться о себе, как о ком–то другом. Как будто снова их двое: один лечит, другой болеет.
Тот же голос, отстраненный и сухой. Но слова ложились на Тяня с нежностью снежных хлопьев, таяли и «наполняли его истиной». («Старый дурак, – говорил себе Тянь, – маразматик несчастный, слушал бы ты лучше, что этот гад несет по телефону…»)
– Но скоро вашему одиночеству придет конец, – сказала Тереза. – Я вижу в вашем будущем настоящее семейное счастье.
Что поделать, телефонный разговор все более удалялся от Тяня. Тянь чувствовал, что он целиком вверяется руке девушки. То же умиротворение он испытывал, когда, вернувшись с работы после очередного неудачного расследования, усталый и задерганный, он вверял свое хилое тельце просторным и нежным объятиям Жанины. Как он любил свою жену–великаншу!
– Но прежде вам придется пережить настоящую болезнь. Тяжелую и настоящую.
Тянь очнулся в холодном поту.
– Какую такую болезнь? – произнес он с надлежащей дозой иронии.
– Болезнь, порожденную поисками истины.
– А точнее?
– Сатурнизм.
– Это что еще такое?
– От этой болезни пала Римская империя.
Теперь Тянь бился головой о стену своей вдовьей квартирки на улице Туртиль. Наваждение рассеялось, и Тянь трезво оценивал масштаб допущенной ошибки. Как он мог позволить этому пугалу заморочить себе голову какой–то провидческой чушью, пока Малоссен, ни о чем не подозревая, выбалтывает все по телефону. Надо ж быть таким кретином, черт побери, надо ж было допустить такое преступное разгильдяйство! А ведь Малоссен как раз говорил про наркоту. Да у него диагноз написан на роже! А загубленные детские жизни? Например, эта девочка по имени Клара… Господь Бог, на что она похожа! А ведь она, наверно, была красива, до того как… А этот измученный мальчик с младенцем на руках! А младенец! Младенец! Когда Тянь стучал в дверь, он кричал из последних сил. Как он сразу затих у него на руках! Сердце Тяня было разбито. Отобрать у них ребенка во что бы то ни стало. Сообщить в ООН. Старичка сдать в какое–нибудь учреждение, пусть починят что от него осталось. Этот тихий дедушка с запавшими глазками, с белыми волосиками – как он робко подошел к Тяню, когда тот уходил, он дал ему книжку в розовой обложке и сказал: «Почитайте, вам будет не так одиноко…»
Тянь вытащил книжку из кармана. «Стефан Цвейг. Шахматная новелла». Он долго смотрел на мягкую розовую обложку. «Это книга об одиночестве, – сказал старичок, – вот увидите…»
Тянь бросил книжку на кровать. «Попрошу сынка, пусть вкратце перескажет…» И Тянь стал думать о Пасторе. Пастор его не подождал. Интересно, нашел он снимки в комнате у Малоссена?
Все–таки Тяню было что рассказать сынку для вечернего рапорта. У этого Малоссена явно общие дела с Понтар–Дельмэром–старшим, а крутится все вокруг наркотиков, как и у дочки Понтар–Дельмэра, сомнений нет. Это Пастор наверняка сможет вставить в рапорт для Аннелиза.
А что же инспектор Тянь? Что же он сам, стареющий инспектор Тянь, которому можно заморочить голову стеклянной мишурой, как будто у него может быть какое–то будущее! Что ему самому писать в рапорте? Нечего! Он уже несколько недель выслеживает убийцу старушек, а результатов – ноль! Ни у серкеровских сторожей, ни у него. Неудачник, проклятый неудачник, старый осел – вот ты кто, инспектор Тянь!
Внезапно два образа совместились в его мозгу. Он явственно увидел лицо вдовы Долгорукой. Она была прекрасна. Эта женщина отличалась редкой красотой: нежной и сильной, неувядающей и неподвластной времени. Тянь видел лицо вдовы Долгорукой, которую, как дичь на охотника, выгнал на Малоссена этот югослав, Стожилкович… Потом он снова увидел себя, трясущего пачкой денег под носом у Малоссена. Леденящая ярость охватила его, и он, к собственному удивлению, сквозь зубы зашипел:
– Ну, если это ты, сволочь! Валяй, попробуй–ка снять бабки у вьетнамки! Иди ко мне, иди скорей, я тебя давно дожидаюсь, ты мне заплатишь за смерть этой женщины, за смерть остальных тоже, ну, не тяни резину, самое время платить по счетам… Естественно, в тот же миг раздался стук в дверь. «Как, уже?» Он испытал то же облегчение, какое недавно принесла ему девушка–гадалка. «Уже?» Он был готов благодарить того, кто так тихо и вежливо стучал в его дверь. Он бесшумно укрылся за низким столиком, расписанным пучеглазыми драконами, где под столешницей в тайнике лежал большой надежный манхурен. Он ощущал чудесную раскованность. Он знал, что не выстрелит, пока не увидит лезвие бритвы. Эта атмосфера штрафного удара была ему по душе. Тем более что в этой игре он пока что голов не пропускал.
– Отклыто! – крикнул он улыбающимся голосом.
Дверь осторожно приоткрылась. Кто–то нажал на ручку и толкнул дверь ногой. Кто–то в нерешительности медлил на пороге. «Входи, – шептал Тянь, – входи, раз пришел…» Дверь раскрылась шире, и маленькая Лейла вошла, пятясь и толкая дверь спиной, потому что руки у нее были заняты подносом с ежевечерним кускусом для бабушки Хо.
Пока девочка ставила поднос на низкий столик, Тянь был недвижим, как китайская статуя.
– Сегодня папа послал тебе шашлык. Каждый вечер старый Амар «посылал ему шашлык». И каждый вечер девочка его об этом извещала. Поставив поднос, она не ушла, а осталась стоять, нерешительно переминаясь с ноги на ногу. Тянь как будто ее не замечал. Тогда Лейла сказала: