Людоеды в Петербурге. Новые красные против новых русских
Шрифт:
— Босс, может быть, я и правда никудышный журналист, но я сделаю нужную вам статью.
— Не суетись, сынок, время все равно упущено. Для ее написания тебе понадобится день-два. Конкуренты успеют растащить тему, оставив нам обглоданные кости.
Решимость, сходная с той, которую он испытывал перед сложными трюками, подняла Влада с кресла. Он прошелся из угла в угол кабинета, набираясь нахальства, которое можно было при желании назвать профессиональным подвигом журналиста.
— Босс, несмотря
— Но это противоречит всем правилам, сынок. Любая твоя оговорка, ошибка будет опубликована в том виде, в каком ты ее произнесешь.
— Босс, если в моем репортаже вы найдете хотя бы один ляп, можете меня уволить.
— Я всегда восхищался твоей самонадеянностью, Трюкач. Мне не хватало ее всю жизнь. Попробуй.
Влад прошел в цех. То, что он собирался сделать, было сродни выступлению акробата под куполом цирка без страховки. Впрочем, ставки были неравными. Сорвавшийся акробат терял жизнь, а он всего лишь «профессиональное лицо». Успокоив себя этой мыслью, Влад представил себе, что чеканит железную строчку стиха, где все должно быть ясно, четко, верно.
— Ну, начали, сейчас папочка преподаст вам урок чистописания! — Трюкач озорно подмигнул полиграфистам.
Через двадцать минут репортаж, продиктованный без единой ошибки, ушел в производство.
Следующий день начался с долгожданного звонка. Читательница газеты сообщила, что видела Жанну в автобусе. Через несколько минут позвонила санитарка Гуманитарного центра кардиологических исследований. Она сообщила, что Жанна лежит в их стационаре.
— Вы не путаете? — взволнованно кричал Влад.
— Нет, что вы, нет. Ей недавно сделали операцию. — Собеседница повесила трубку.
«Что за чертовщина, какая еще операция?» Влад побежал к машине. Даже не осмотрев ее перед выездом, помчался в больницу.
В справочном бюро ему объяснили, где находится Жанна.
Подбежав к стационару, он промчался мимо его вывески. Почувствовав что-то похожее на укол в спинной мозг, остановился. Замирая в предчувствии чего-то страшного, каскадер сделал несколько шагов назад. «Отделение трансплантации внутренних органов», — с ужасом прочитал он.
Не желая верить в случившееся, он бросился дальше. Его отчаянный натиск не смогли бы остановить полчища врагов, не говоря уже о медсестрах, пытавшихся преградить ему путь. Напрасно его хватали за одежду, что-то кричали. Поняв из выкриков медперсонала, что Жанне пересажено сердце, каскадер как одержимы»’ рвался вперед.
Внезапная догадка ошеломила его: ей пересадили сердце сестры! Подбегая к палате, он уже не сомневался в страшнг м предчувствии. Распахнув дверь палаты, Трюкач замер на пороге.
— Жанка, глупая моя девочка, зачем ты это сделала? — Он упал на колени возле больничной койки, нашел под одеялом холодную руку возлюбленной. — Зачем?
— Послушай, как оно бьется, — слабая улыбка появилась на бледных губах девушки, она откинула одеяло. Свежий шрам толстой красной нитью выделялся на нежной коже. Он был ужасен и отвратителен, как царапина маньяка на полотне великого живописца. Стоя на коленях, каскадер согревал теплом своих рук холодную, как ледышка, ладошку девушки. — Владька, теперь, когда во мне бьется ее сердце, ты поверишь, что я Жанна?
— Жанка, я не сомневался и раньше. Это был способ существования, стихия, как вода у рыб или как у птиц — воздух. Ты пошла на трансплантацию ради того, чтобы убедить меня в том, во что я и без того верил?
— Владька, а ты не знал, что из-за неразделенной любви женщины идут еще дальше? Даже накладывают на себя руки?
— Постой-постой, о чем ты говоришь, о какой неразделенной любви? Вчера я сказал человеку, которого уважаю больше, чем кого бы то ни было, что ты мне дороже жизни. Я готов тысячу раз повторить это.
— Л Вика? Ты опять ушел с ней, Владька.
— О Боже! С чего ты взяла, Жанка?
— Не нужно, Владька, я видела, как вы целовались в подъезде, как потом вместе уехали…
— Господи, Жанка, все было не так.
— Владька, я уже слышала от тебя что-то подобное и, наверное, могла бы поверить, если бы однажды не видела своими глазами вашу близость с Викой.
— Но ведь ты сказала, что не ревнуешь!
— А ты хоть знаешь, чего мне это стоило?
— Ну, как мне объяснить! Жанка, ты у меня единственная!
— Ничего не надо объяснять, лучше поцелуй меня.
Каскадер со всей нежностью, на которую был способен, коснулся своими губами холодных губ девушки. На ее виске пульсировала тоненькая голубая жилочка. Это билось сердце Жанны! Его Жанны, той, первой!
Выйдя из палаты, Влад, пригнув голову, как бык, таранящий ворота, ринулся к хирургу. Мировое имя и преклонный возраст профессора сейчас ничего не значили для каскадера. Он с шумом распахнул дверь ординаторской. Готовый убить, кинулся на врача.
— Как ты мог вырезать сердце у здоровой девчонки, мерзавец, — задыхаясь от ярости, он сгреб эскулапа за шиворот, готовый вышвырнуть его в окно.
— Разве она ничего вам не говорила? — изумился хирург.
Его растерянность смягчила натиск Влада.
— Нет.
— У нее было больное сердце.
— Вот как? — Каскадер разжал кулаки.
— Я бы мог сказать вам, молодой человек, что она нуждалась в трансплантации, и это действительно так. — Хирург наконец пришел в себя. — Но я скажу вам совсем другое. Кто вы по профессии?