Людолов. Мужи Великого Князя

Мамонтов Павел Александрович

Улыбка на лице Борчи, сменилась удивлением, когда Лют, коротким ударом, сбил оружие врага в сторону, вторым нанёс укол выхваченным засапожником в горло. Клинок вспорол все – от кадыка до яремной впадины, пустив целый поток крови. Ватажник удивленно перхнул захлебываясь, а его запястье уже хрустело в каменной хватке – Нелюдь вывернул его руку и отобрал свою саблю. Приблизил лицо нос к носу к умирающему разбойнику.

– Не смей умирать, пока я не разрешу, – сказал охотник, глядя в расширенные от ужаса и отчаяния глаза Борчи. – Надеешься, что твои дружки меня догонят и зарежут? Кишка у них тонка. Они трусливые тати – душегубы! И даже не знают то, что уже знаю я. Им – не жить. Этот вечер они не переживут так же,

как и ты. Я прослежу, чтоб сдохли все из вашего брата. Каждый. А потом вызнаю все про крамолу, и калёным железом выжгу её из города. И всех предателей псам скормлю, чтобы они в объятия к Морене* 13 попали. А ты теперь ступай за кромку, к своему атаману, душегуб.

13

Морена – языческая богиня Смерти.

Людолов стремительно взмахнул саблей, и голова Борчи слетела с плеч.

Округа полнилась воплями раненых и стонами умирающих, непривычные вьючные лошади нервничали, ржали и били копытами. Оставшиеся в живых купцы сидели и под возками тише мыши.

Людолов прошёл по залитому кровью песку тракта, к Бесу, хранящему добродушное спокойствие в этой вакханалии, благодарно похлопал его по шее, и вскочил в седло. Из-за поворота уже выезжали всадников, которые попридержав коней, разглядывали место скоротечной рубки.

Лют вынул лук из тула, быстро накинул, тетиву, и привстал в стременах. Одна, две, три стрелы улетело во всадников. Попал! Одна из лошадей скинула всадника и завалилась на бок. Выехавшие всадники заорали и бросились за Людоловом. Тот подождал, пока расстояния сократится до половины перестрела и тоже пустил Беса вскачь.

Бегство было рискованным – на крутом повороте, лошадь вполне могла улететь с крутого берега в мутную воду реки, но опасность была скорее для тех, кто скакал в табуне за Людоловом, а Бес… Охотник не сомневался, что даже безлунной ночью его скакун не умудриться так, подвести.

Погоня отставала, ни у кого из татей под седлом не было такого великолепного коня, как у него. Разбойники отставали, но не сильно – людолов придерживал Беса, чтоб не потеряться из виду. Лук он держал в руках, готовый добавить ватажникам бодрости парой-тройкой метких стрел, когда услышал знакомый переливистый свист степной стрелы. Одна просвистела над ухом, другая – совсем на излёте, обожгла руку, повыше локтя. Он тут же почувствовал тёплую струйку, стекающую по коже. «Сукин сын!», – не без восхищения подумал людолов. Степняк, чтоб его черти рвали – только он мог так стрельнуть из преследователей! Упрямый. Ну, чтож – стало быть, надо поторопиться. Такой может все планы порушить – стрелять умеет, как немногие. Того и гляди – попадет уже в серьез.

Расстояние, которое прошёл караван за полдня, всадники проскакали за время достаточное, чтобы съесть миску супа. Нелюдь сорвал небольшой боевой рог, что был у седла, и протрубил – раз, другой. Потом протрубил «Сполох» * 14 .

Тропа нырнула вниз, к очередному мосту. Людолов придержал коня, так что он спустился крупной рысью. Преследователи, что оказались выше охотника, радостно заверещали и принялись метать стрелы, что жарко шоркали совсем рядом – неумехи! Даже не оглядываясь Лют, знал, что только степняк убрал лук и сейчас распутывает аркан. Взять Нелюдя живым! Вот это был бы подарок всем его недругам! Иные, за живого, поди, готовы заплатить серебром по весу. Людолов совсем остановился, перекинул щит со спины на руку, ловя стрелы. За себя он не особенно боялся, а вот Беса криворукие могли подстрелить.

14

Сполох – сигнал тревоги.

Погоня спускалась следом. В горячке азарта от близости жертвы мало кто из ватажников заметил разведённые костры рядом с бродом, и что по левую руку от них в рощице стоят не особо прячась, кони, на которых в сёдлах ждут гридни в полной броне. Людолов знал, куда их вел, а людей и железо – почуял еще издали, у каравана. Гридни наблюдали из укрытия кустов, а Людолов дождался пока преследователи проедут треть расстояния до него – он уже видел их жестокие улыбки, огорчено заметил, что степняка среди них уже не было, но все же, завыл по-волчьи. Так завыл, что даже матёрый серый от этого воя сбежал бы, поджав хвост, если, конечно, не кончился бы на месте же, от разрыва сердца.

Спустя мгновение из рощи донёсся грозный рев, куда более страшный, чем вой, потому что издавали его десятки тренированных могучих глоток. Окольчуженная гридь ударила в копья по разношёрстной толпе ватажников, со стремительностью кабана секача, на ходу поддевающим клыком лисицу. Меньше чем за десять ударов сердца большая часть преследователей была поднята на копья, сброшена с коней и втоптана в грязь. Оставшиеся счастливчики бросились к реке, надеясь переплыть вброд. Их били стрелами как уток.

Людолов не смотрел на расправу. В глотке пересохло от перенапряжения, и он поминутно прикладывался к фляге.

– Лют! Чтоб тебя черти драли!

Он обернулся на голос – к нему, на великолепном аргамаке, подъезжал именно тот, кого он ожидал, во всей красе своего пусть и походного, но дорогущего убранства. Одежды одеждами, но они никогда не спрячут человеческой сути – у говорящего глаза северного волка, и этот особый взгляд не спрятать никак. Сколько лет они не виделись? Пять? Семь? Десять? Кто ж упомнит. Молодой парень, каким ему помнился друг по детским играм – изменился. Жесткая морщинка у губ, длинная морщина на лбу, новый шрам на виске и через бровь, широкая, окладистая и ухоженная борода – не парень, а полноценный военный вождь. Вождь привыкший повелевать и привыкший чтобы ему подчинялись. Другой и не поладил бы с вольнолюбивыми и буйными новгородцами, не имел бы успешных дел на Севере, с норегами, данами, свеями и прочими немцами* 15 . Князь Ярослав Владимирович изволил широко улыбаться, и людолов не мог не ответить тем же.

15

Стоит напомнить, что слово «немец» со славянского имело смысл ничего иного как «немой», не умеющий говорить по-людски. Да, вот такие вот нравы были в те времена.

– Здоровья тебе, князь! – поклонился он в пояс.

– А, к черту твои вежливости, – князь совсем как в молодости при встрече после долгого расставания, раскинул руки и крепко обнял Люта за плечи, хлопнув широченной ладонью приятельски по спине. – Кто это такие? Чего гнались-то?

– Разбойнички. На вас и выводил. Правда боялся, что не поспею и придется догонять в пути, аль на встречу скакать.

– Ого? Так ты ждал нас здесь? – не без удивления Ярослав отстранился от людолова. – Как так?

– Ну, это-то, не мудрено, – устало пояснил людолов старому товарищу по юношеским игрищам при дворе князя. – Всего-то стоило помнить о дне рождения твоего батюшки, понимать какую дорогу выберешь, знать, как быстро идет дружина и то, что здесь хороший клев на удочку, да и место для стоянки. Ты никогда бы не упустил случая поймать стерлядочки на вечерней зорьке, вместо того, чтоб пылится в походе до заставы.

– Но мы ведь могли и задержаться в пути?

– Я рисковал. Но я знал, что к празднику ты поспеешь вовремя, а потому…