Людовик и Елизавета
Шрифт:
— Эге, голубчик! — сказал Суврэ, — так ты еще осмеливаешься кидать такие взгляды? Ну, погоди, я тебя проучу! Идем, Шарль!
— Да брось, Суврэ! — пытался остановить его д'Айен. — Ну, охота тебе связываться со всяким проходимцем? К тому же, говорят, что он не только силен, но и ловок, и что он на диво хорошо фехтует!
— А, вот это интересно, это совсем интересно! — радостно ответил маркиз. — Ты знаешь, Шарль, я тоже не очень плохо фехтую, и такой поединок мне совсем по душе!
— Но не можешь же ты вызвать его только за то, что у него рыжие усы и дерзкий взгляд!
— Я и не собираюсь вызывать его, он сам меня вызовет! — смеясь ответил Суврэ. — Идем, Шарль! обещаю тебе веселую минутку.
Заметив, что Суврэ и д'Айен подходят к нему, ла Хот-Гаронн принял еще более надменную и дерзкую осанку.
— Милостивый государь, — сказал Суврэ, обращаясь к гасконцу с самой обворожительной улыбкой, — я все время любовался вашим дивным камзолом. Не откажите в любезности, скажите, кто шил его вам?
— Шерод! — буркнул ла Хот-Гаронн, знавший, что Суврэ — насмешник большой руки, а потому ожидавший какой-нибудь выходки.
Все близстоящие замолчали и повернулись к ним. Ведь насмешливость маркиза де Суврэ была всем известна, гасконца же с первого момента его появления при дворе все не взлюбили, и теперь свидетели разговора с затаенной улыбкой ждали, какое коленце выкинет неутомимый забавник.
— Вот как! — все с той же любезной улыбкой подхватил Анри. — Шерод? Тогда понятно все! Только этот волшебник, только этот артист портняжного цеха мог создать подобный шедевр. Но, скажите, сударь, ведь цвет вашего камзола не чисто-голубой. Это — какой-то оттенок. Но какой именно?
— Сами видите, что это небесно-голубой! — раздраженно ответил ла Хот-Гаронн.
— Неужели? — удивился Суврэ. — А мне почему-то казалось, что этот камзол скорее… — он выдержал, словно опытный актер паузу и продолжал, — скорее… придворно-голубой!
Раздался взрыв дружного смеха.
Гасконец побледнел, позеленел, его усы растопырились, а глаза налились кровью.
Для того, чтобы читатель мог понять, что именно вызвало смех слушателей и бешенство гасконца, поясним следующее. По-французски небесно-голубой будет «бле-де-си-ель», а фамилию маркизы, содержавшей ла Хот-Гаронна, — «Бле-де-кур», можно перевести по русски «придворно-голубой». Разумеется, как сам гасконец, так и все свидетели этой сцены сразу поняли, что Суврэ намекал этой игрой слов на сомнительный источник существования гасконца.
— Милостивый государь! — вскрикнул последний, свирепо вращая глазами и хватаясь за шпагу. — Вы мне ответите за эту дерзость!
— О, пожалуйста! — небрежно ответил Суврэ. — Когда только вам будет угодно! Может быть, вы хотите тут же на месте проявить свою храбрость?
— Завтра же мои друзья будут у ваших!
— О нет, завтра я не могу! Его величество отправляет меня сейчас же в Шуази, и до исполнения королевского поручения я не смею рисковать жизнью. Но через неделю мы, вероятно, вернемся в Париж, и, если ваша храбрость к тому времени не остынет, то граф д'Айен уполномочен мною решить с вашим уполномоченным все условия нашей встречи. Имею честь кланяться, сударь! — и Суврэ, в восторге, что ему удалось хоть на ком-либо сорвать свою злобу, взял под руку графа д'Айен и ушел с ним, говоря: — Ну вот, теперь все хорошо, Шарль. Надо сказать кому-нибудь, — ну, хоть д'Антену, что ли, — что я выбрал своим помощником тебя и увез с собой. Пусть передадут его величеству. А теперь пойдем! Зайдем к де Майльи, да и в Шуази!
Через день рано утром блестящий поезд направился из Версаля в Сэн-Клу. Длинный ряд экипажей вез короля и приглашенных им лиц к Сене, где их ожидала разукрашенная и принаряженная галера. Король любезно подал руку графине де Майльи, помог ей войти на палубу и провел в устроенную на небольшом возвышении цветочную беседку, где и уселся с нею на приготовленных креслах. Вслед за королем вошли остальные спутники; герцог Ришелье, назначенный маршалом поездки, подал сигнал серебряным рожком, и гребцы дружно заработали вызолоченными веслами. Галера плавно двинулась вверх по Сене.
От Сэн-Клу до Шуази было всего верст двенадцать прямым путем, но около Парижа течение Сены описывает французское «S» так что по реке было уже верст двадцать да еще против течения. Но гребцы работали на славу, и менее чем через три часа гости принцессы Весны подъезжали к пристани замка Шуази.
Там галеру встретил Суврэ в светлом атласном наряде, сплошь усеянном цветами. В его руках был цветочный жезл.
Грациозно поклонившись прибывшим, Суврэ в звучных красивых стихах сказал, что его милостивая госпожа, маршалом двора коей он состоит, принцесса Весна, увидала из своего замка богатую галеру и выслала его спросить, с добрыми ли намерениями прибыли гости?
Ему ответил герцог Ришелье, представившийся в качестве маршала иноземного принца, который уже давно стремился сделать визит ее величеству, богине соловьев и влюбленных. Их цели самые добрые: они едут, чтобы чтить Весну всеми доступными им средствами.
В ответ на это Суврэ низко поклонился, грациозно поведя шляпой по воздуху, а затем, взяв из рук сопровождавшего его пажа серебряный рог, громко протрубил три раза.
Тогда словно отдернутый невидимой рукой занавес, протянутый над цветочной аркой, закрывавший ход с пристани, вдруг упал, и глазам подъехавших предстала сама Весна, окруженная роем своих придворных дам.
Как король, так и все его спутники и спутницы не могли удержаться от крика изумления и одобрения при виде раскрывшейся перед ними картины. Графиня Тулузская, изображавшая принцессу Весну, была и вообще-то одной из красивейших женщин версальского двора, а теперь, одетая в прозрачный хитон, была и очаровательна, и соблазнительна. Букетики цветов, которыми было усеяно ее платье, были расположены так остроумно, что только маскировали кое-что, но ровно ничего не скрывали — ни высоких, упругих персей, ни гибкого, стройного стана, ни покатых плеч, ни мраморно-белой, словно точеной шеи.
Подойдя поближе к галере, Весна преклонила колено, простерла к "иноземному принцу" свои дивные голые руки и мелодичным голосом прочитала приветственное стихотворение, в котором выражала свою радость по поводу прибытия прелестного гостя. Но одних слов было мало для выражения ее восторга. По величественному взмаху цветочного жезла маршала заиграл невидимый оркестр, и под рыдания и рокот томных скрипок принцесса вместе с придворными дамами, одетыми почти так же, как и она, пустилась в страстную, восторженную пляску. Новый взмах жезла и оркестр сразу замолк, а танцовщицы замерли в коленопреклоненных позах, простирая руки к королю.