Людовик и Елизавета
Шрифт:
Там уже стояли запряженные сани. Елизавета Петровка с Жанной и Лестоком уселись в первые, сзади уцепились Воронцов и Шуваловы. Алексей Разумовский, Салтыков и Грюнштейн с товарищами поместились во вторых санях. Затем все во весь опор помчались в казармы Преображенского полка.
Вдруг передние сани остановились и потом резко свернули вбок. Елизавета Петровна, как оказалось, приказала сделать крюк, чтобы заехать к Шетарди и сообщить ему о своем решении.
Действительно, остановившись у ворот посольского дома, она приказала немедленно вызвать маркиза и сказала ему, пораженному и растерянному этим необычным визитом:
— Пожелайте мне счастья, друг мой! Я мчусь навстречу славе и трону!
Прежде чем растерянный маркиз успел сказать хоть слово, сани опять во весь опор помчались далее.
Когда кортеж доехал до съезжей избы полка, часовой забил тревогу. Но Лесток, взявший теперь в свои руки руководство ночной операцией, кинжалом пропорол барабан, а подъехавшие с Грюнштейном гвардейцы кинулись в казармы, чтобы предупредить товарищей.
В те времена офицеры, за исключением одного дежурного, жили не в казармах, а в городе. Услыхав тревожный бой, сейчас же оборвавшийся, дежурный офицер выскочил с обнаженной шпагой на двор съезжей избы. Его арестовали, причем он не оказал ни малейшей попытки к сопротивлению.
Вслед за тем на двор выбежали гвардейцы.
— Знаете ли вы меня, дети? — обратилась к ним Елизавета Петровна, — и знаете ли вы, чья я дочь?
— Знаем, матушка, знаем! — хором ответили гвардейцы.
— Меня хотят силой заточить в монастырь! Пойдете ли вы за мной, чтобы помешать врагам надругаться над вашей царевной?
— Мы готовы, матушка, мы их всех перебьем!
— Если вы будете говорить об убийстве, тогда я уйду от вас. Я не хочу, чтобы без нужды лилась кровь!
Солдаты, огорошенные этой неожиданной отповедью, недовольно забормотали что-то.
Однако Елизавета Петровна быстро овладела положением.
— Я клянусь умереть за вас, если это понадобится, — воскликнула она, высоко поднимая крест. — Поклянитесь же и вы умереть за меня, но не проливая чужой крови без необходимости!
Солдаты торжественно дали требуемую клятву.
Тогда Елизавета Петровна скомандовала: "Идем!", — и в сопровождении трехсот гвардейцев направилась по Невскому проспекту.
На Адмиралтейской площади она вылезла из саней и пошла пешком. Но снег был довольно глубок, ее маленькие ноги вязли и приходилось идти почти шагом.
— Матушка, да мы так никогда не дойдем! — взмолились гвардейцы. — Давай-ка лучше мы понесем тебя! — и двое рослых гвардейцев подхватили ее на руки и понесли.
Быстрым, походным шагом отряд дошел до Зимнего дворца. Тут Лесток отделил двадцать пять человек, которым было поручено арестовать Миниха, Остермана, Левенвольда и Головкина. Затем он выбрал восемь наиболее смелых и развитых гвардейцев, которым надлежало последним ловким ударом обеспечить торжество замысла. Пользуясь знанием пароля и притворяясь, будто они просто совершают обычный ночной обход, гвардейцы с невинным видом подошли к четырем часовым, охранявшим дворцовую дверь, и быстро обезоружили их. Затем во двор вошли остальные гвардейцы. С прежними восемью гвардейцами Елизавета Петровна прошла в кордегардию.
Бывший там офицер отчаянно закричал "на караул", но солдаты кинулись на него со штыками, и Елизавете Петровне стоило больших трудов спасти офицера от неминуемой смерти. Затем царевна в сопровождении Жанны и восьми гвардейцев поднялась в спальню правительницы. Сама она осталась в глубине комнаты, Жанна же вместе с гренадером Ивинским (тем самым, который впоследствии оказался замешанным в заговоре против Елизаветы Петровны) подошла к широкой кровати, тонувшей в пышных складках балдахина. Мягкий ковер совершенно заглушал шаги вошедших. Да и судя по страстному шепоту правительницы, доносившемуся из-за балдахина, ей было теперь не до того, чтобы слышать что бы то ни было.
— Милая Юлия, — умирающим от упоения и неги голосом шептала Анна Леопольдовна, — милая Юлия! Как я люблю тебя!
Звук страстного поцелуя прервал ее шепот. Ивинский резко отдернул занавеску балдахина.
— Кто осмелился… — гневно начала правительница, но, увидев Жанну, фигура которой была освещена факелами стоявших в глубине гвардейцев, запнулась, вскрикнула и отшатнулась назад.
Из-за нее показалась растрепанная голова Юлианы Менгден.
— Очкасова! — раздирающим голосом вскрикнула любимая фрейлина.
— Да, это я! — ответила Жанна. — Вставайте, ваше высочество, и благоволите одеться! Нам надо свести кое-какие старые счеты!
Анна Леопольдовна хотела что-то ответить. Но тут ее взгляд упал на группу гвардейцев и царевну Елизавету, стоявших в глубине. Она вскрикнула и упала в обморок.
Оставив здесь часть гвардцейцев, которым было приказано арестовать правительницу и ее фрейлину, Елизавета Петровна отправила несколько солдат за принцем Брауншвейгским, сама же прошла в детскую, где нянька держала на руках проснувшегося от шума малолетнего императора. Ребенок вдруг замолк и потянулся к ней ручонками.
Елизавета Петровна взяла его на руки, приласкала, успокоила, после чего сказала:
— Бедный ребенок! Ты-то ни в чем не виноват, и тебе приходится страдать за чужие грехи. Но я постараюсь, чтобы тебе было хорошо!
Да, цесаревна «постаралась»! Иоанну Антоновичу было действительно "очень хорошо".
Но в тот момент она была искренна: суровая судьба Иоанна Антоновича была внушена императрице Елизавете маркизом Шетарди, который намекал даже, что не худо было бы казнить несчастного ребенка, дабы отрезать возможность каких-либо выступлений от его имени.
Арестовав всю семью правительницы, Елизавета Петровна вернулась к себе во дворец. Там ее уже ждали все недавние враги, приведенные туда связанными. Цесаревна приказала отправить всех их в Петропавловскую крепость, куда было уже приказано отвести правительницу, Менгден и принца Брауншвейгского.
Тем временем несколько преображенцев поскакали верхами во все стороны, объявляя повсеместно о совершившемся. Занималась заря. Отовсюду к дворцу Елизаветы Петровны стекались толпы. Тут были генералы и крепостные мужики, архиереи и простые солдаты. Все встречали со стороны Елизаветы Петровны самый ласковый прием. В два часа дня комиссия, состоявшая из высшего духовенства и высших государственных чинов, приветствовала цесаревну титулом императрицы всей Руси!