Людовик XIV, или Комедия жизни
Шрифт:
Аббат Даниель давно уже отправился в свое епископство. Перед отъездом он дал обещание Мольеру, что употребит все свое влияние на Мазарини, чтобы труппе Бежар были открыты врата столицы. Но, разумеется, Мольер не обманулся в искренности этих уверений.
Но весной 1656 года два важных обстоятельства изменили весь ход событий. Срок заседаний земских чинов кончился. Все дворяне спешили разъехаться по своим поместьям. Пезенас совсем опустел. Празднества и спектакли прекратились. Вслед за тем приехали маршал де Брезе с герцогом д’Эперноном и передали принцу желание как Мазарини, так и его величества короля, чтобы Конти с
Это предложение, чрезвычайно лестное для самолюбия принца, было вызвано серьезными политическими комбинациями. Борьба с Испанией в Нидерландах продолжалась с обоюдным ожесточением. Счастье было то на стороне французов, находившихся под начальством Тюренна, то на стороне противников, предводительствуемых Конде, братом Конти, и Карлом Лотарингским. Мазарини решился заключить союз с Кромвелем против мадридского двора, пообещав последнему изгнать из Франции Стюартов, чего, впрочем, не исполнил.
Но даже и это средство, как ни сильно оно ослабило Испанию, не могло придать этой войне благоприятный для Людовика XIV оборот. Оставалось одно только средство — хитрость. Было известно, что Конти завидовал брату, который, будучи гораздо менее способным полководцем, достиг такого блестящего, почти королевского положения. С другой же стороны, все знали, что Конти горячо желал примирения со старшим братом и его возвращения из изгнания. На этих данных Мазарини построил целый план и решился привести его в исполнение. Конти должен был занять место в совете короля и, соединившись с де Брезе, сестра которого была замужем за Конде, перетянуть на сторону правительства Конде и Карла Лотарингского. Кардинал понимал очень хорошо, что, лишившись этих двух главных полководцев, Испания будет поставлена в такое безвыходное положение, что согласится на мир, какой бы ценой он ни был куплен, хотя бы даже потерей Нидерландов. Все эти соображения и заставили Мазарини вызвать принца в Париж. Между тем в Безьере шли деятельные приготовления в дорогу. Мольер был как громом поражен, когда принц сообщил ему о своем отъезде. Опять приходилось приниматься за прежний бродячий образ жизни, исполненный лишений и всяких невзгод.
Вечером, накануне своего отъезда, принц послал за Мольером. Их высочества были одни. Всюду царствовал беспорядок, неразлучный с дорожными сборами. Как-то холодно и чуждо показалось Мольеру в этих комнатах, в которых он провел за два года столько счастливых минут.
— Приходится расстаться с вами, любезный Мольер, — начал Конти, — поверьте, что эта разлука нам не менее тягостна, чем вам.
— Но я надеюсь, что наша разлука продлится весьма недолго, — прибавила Марианна. — Я рассчитываю встретиться с вами в Париже.
— Ах, ваше высочество, человеку только раз в жизни удается подняться на волнах счастья, и потом он снова и навсегда погружается на мрачное дно. События следуют одно за другим помимо нашей воли, и беспощадное время все предает забвению!
— Ну можно ли предаваться такой глупейшей меланхолии, — воскликнул Конти почти с неудовольствием. — Ведь это наконец обидно, что самые искренние наши убеждения ничего не стоят в ваших глазах!
— Неужели вы в самом деле имеете так мало доверия к нам, — сказала Марианна, ласково протягивая руку Мольеру. — И вы также разделяете общее
— О, ваше высочество, вы совсем не так поняли мои слова. Я ни минуты не сомневался, что поговорка «с глаз долой — из сердца вон» не может быть применима к таким людям, как вы. Я уверен, что вы употребите все меры, чтобы перетянуть меня в Париж. Но между вашим желанием и исполнением будут стоять тысячи препятствий. Вы, конечно, можете расположить его эминенцию в мою пользу, но вы не властны отнять монополию Бурзольта на театры Бургонне и Марэ, дарованную покойным королем и кардиналом Ришелье. Да и было бы несправедливо пожертвовать любимцами двора и публики ради какой-то неизвестной провинциальной труппы!
— В таком случае оставьте труппу Бежар и поедемте вместе с нами! — воскликнула принцесса. — Вы скоро займете первое место в театре Бургонне, а со временем мы перетащим туда Тарильера и Лагранжа.
— Вот прекрасная мысль, — согласился Конти, — она устраняет все затруднения.
— Но одного не устраняет, ваше высочество, — моей совести! — грустно проговорил Мольер. — Вот уже одиннадцать лет, как я нахожусь в труппе Бежар. Мы переносили вместе и холод, и голод, и нищету, и довольство! Неужели теперь я должен купить свое счастье изменой этим людям, которые, вы сочтете эти слова за тщеславие с моей стороны, не в состоянии существовать без меня? Я сознаю, что поступаю глупо, безрассудно, отказываясь от такого блестящего предложения, но что же делать? Я предпочитаю быть глупым, нежели бесчестным.
Принцесса молчала. Она была, видимо, тронута.
— Я бы назвал ваш поступок в высшей степени благородным, — начал Конти, несколько задетый отказом Моль-ера, — если бы не видел, что он вытекает, скорее, из эгоизма, чем из доброго начала. При всем вашем таланте и неоспоримых достоинствах вы имеете один громадный недостаток — нежное сердце, которое в настоящее время совершенно предано Дебрие и Дюпарк. Признайтесь, что три четверти вашего заработка вы отдаете этим алчным женщинам за их далеко не искренние ласки и объятия, и вот теперь хотите испортить из-за них всю вашу карьеру.
— А если бы и так, ваше высочество, так разве же я первый делаю глупость из-за женщины? — спросил Мольер с легкой усмешкой.
— Но если вы умели спасать от этой слабости других, то отчего же вы не хотите помочь себе? — сказала Марианна с живостью.
Мольер вздохнул:
— Ах, ваше высочество, какой же доктор умеет лечить самого себя?
— Вы непреклонны, Мольер! Ну, бог с вами, делайте, как знаете. Но не забывайте только, что мы будем выжидать первого удобного случая, чтобы вытащить вас из провинции.
— Эта мысль будет поддерживать мое мученичество и напоминать, что и для меня когда-то блеснул луч счастья!..
— Я хочу еще оставить вам маленькое воспоминание о нас.
Марианна взяла со стола небольшую металлическую шкатулку и подала ему:
— Примите от нас на память эту шкатулку. Вы найдете в ней портрет моего супруга и мой и, кроме того, десять банковских билетов в две тысячи ливров каждый. Взамен этого подарка я прошу вас сделать мне одно маленькое одолжение.
Мольер был глубоко тронут добротой принцессы. На глазах его дрожали слезы.