Людовик XIV
Шрифт:
Эти суровые события, которые потрясали нацию с 1648 по 1653 год, превратили ребенка во взрослого, маленького короля — в Великого монарха; Францию, многоликую и воинственную, какой она досталась наследнику Людовика XIII, — в королевство современного типа и во многих отношениях образцовое. «Фронда, которая должна была погубить монархию, влила в нее новые силы [23] .
Гербовник мятежников
Один из тех, кто определил моральный облик порядочного человека эпохи Людовика XIV, шевалье де Мере, очень удачно напишет: «Я считаю, что полезно было бы, чтобы развить у юных принцев чувства и умение рассуждать, приучать их с раннего возраста видеть вещи такими, каковыми они являются, видеть ясно и четко»{72}. Людовик XIV не мог не видеть, если только он не страдал чрезмерной близорукостью, «ясно и четко» роль, которую знать играла в мятеже, более явную и такую
23
Удачное выражение Александра Дюма.
Восстание привилегированных — это бунт избалованных взрослых людей. Те парламентарии, что будоражат Париж в 1648 году, — вовсе не жертвы кризиса. Если они становятся на сторону Пор-Рояля, то не оттого, что люди их положения морально доведены до безысходности. Они только что, в 1644 году, добились титула дворян первой степени (то есть начиная с первого поколения, если судья занимает свою должность в течение 20 лет или умирает на своем посту). Они слишком высоко вознеслись. Они теряют голову. На самом верху судейской и административной власти — читайте: в правительстве — сами министры не всегда хранят верность королю. Канцлер Сегье фрондирует. Мишель Летелье, государственный военный секретарь, часто готов поступать так же. И духовенство разделилось тоже. Гонди, коадъютор Парижа (мечтавший о кардинальской шляпе и получивший ее 19 февраля 1652 г.) [24] , — не последний человек, из епископата. Впрочем, дом Гонди оказывает очень большое влияние и имеет таких сторонников, как святой Венсан де Поль, который полностью предан этому дому. Теперь у Фронды есть не только свой кардинал, но и свой святой.
24
Эта дата не вступает в противоречие с датой предыдущей главы. Действительно, 19 февраля 1652 года Папа назначает Реца кардиналом; а кардинальская шапочка ему будет вручена Людовиком XIV 11 сентября.
Такие соображения могли привести юного короля к размышлению о неблагодарности людей, о невероятной неблагодарности знати. Ведь к Фронде в тот или иной момент переметнулись и некоторые герцоги и пэры. В гербовник Фронды были включены имена герцога де Ларошфуко (будущий автор «Максим» присоединяется к фрондерам в декабре 1650 года) [25] , герцогов де Люина, де Бриссака, де Нуармутье и де Витри (они влились во Фронду еще в 1649 году). Если верить мадам де Немур, де Люина подтолкнуло к участию в этом движении янсенистское мировоззрение, в котором он не очень хорошо разобрался». Король отметил среди мятежников и Франсуа-Анри де Монморанси Бутвиля (1628–1695), родившегося после смерти своего осужденного и обезглавленного отца, дуэлянта и подстрекателя, фрондера до Фронды.
25
Ошибка автора: Ларошфуко (в это время принц Марсийяк) был активным участником Фронды еще во время осады Парижа в 1649 г. — Примеч. ред.
Помимо самых разных герцогов, в партии Фронды были также иностранные принцы: герцог де Буйон и его брат, маршал виконт де Тюренн. Последний вовремя сделал правильный выбор; а глава дома никак не мог принять окончательного решения. Создавалась видимость, что «де Буйон стал на сторону парламента (1649) потому, что двор не возместил ему убытки, понесенные — как он сам считал — из-за того, что покойный король отобрал у него Седан, а на самом деле — этой точки зрения придерживалась не только герцогиня де Немур — де Буйон примкнул к Парижу, уверенный, что там он будет играть главенствующую роль». Тюренн и Буйон же состояли в родстве с Французским домом, были дальними кузенами короля.
А если подняться на ступеньку выше, этот генеалогический революционный альманах включает уже узаконенных принцевбастардов. Герцог де Лонгвиль происхождение свое ведет, как и Людовик XIV, по отцовской линии от Карла V. Он был членом совета регентства, он — правитель Нормандии. Все его относят к рангу принцев не только по рождению, но и потому, что он женился на Анне-Женевьеве де Бурбон, сестре великого Конде. Герцога увлекла герцогиня. «Мадам де Лонгвиль очень плохо понимала, что такое политика»{80}, она инстинктивно фрондировала, как, впрочем, вся ее семья. Герцоги де Ванд омы поступали таким же образом. Все, однако, в королевстве знали, что «король центрального рынка Парижа», герцог де Бофор, из этого узаконенного рода де Ванд омов был двоюродным братом Его Величества.
Но самый большой парадокс заключался в том, что почти весь Французский королевский дом был вовлечен в движение, которое мы вынуждены расценивать вслед за Людовиком XIV как движение против Франции. Видную роль в нем играли принцы де Конде и де Конти — арестованные, затем освобожденные и примкнувшие к Фронде. Де Конде не только победитель в Рокруа, Фрейбурге, Нордлингене и Лансе, но он принц крови, как де Конти; и его европейская известность удачливого генерала подчеркивает лишний раз, насколько легкомысленно он вел себя как в делах политики, так и войны. Людовик XIV подписал, со знанием дела и совершенно трезво,
И, что еще хуже, во Фронде участвуют, кроме принцев крови, все вплоть до сыновей и внуков французских королей! Гастон, герцог Орлеанский, называемый Месье, брат Людовика XIII, дядя короля и его старшая дочь, Мадемуазель, прикрываясь ненавистью к Мазарини, открыто участвовали в мятеже. Мадемуазель, которая открыла Конде ворота Парижа и отдала приказ стрелять из пушки Бастилии по солдатам армии короля, завоевала этим у потомков образ рыцарственной жеманницы — что склонило историографов к снисходительному отношению к ней. Но юный король знал, что пушка и мушкеты убивают. Он знал также, что Мадемуазель была его двоюродной сестрой. Государственные соображения не позволили ему забыть преступное безрассудство битвы в пригороде Сент-Антуан. Ни молодость, ни романтический ореол герцога Орлеанского, дяди Его Величества, не могли стать для него оправданием. Герцог усугублял свое положение каждый день тем, что вел бесконечную двойную игру, он не удовлетворялся лишь тем, что был в дружеских отношениях с противниками короля, королевы-матери и кардинала. «Герцог Орлеанский был всегда на стороне фрондеров, когда он был с ними; но, как только он говорил с королевой, все выглядело иначе; он менялся так сильно, что ни одна из партий не могла бы в полной мере положиться на него»{80}. Один лишь Рец был способен так бессовестно лавировать, но кардинал не был братом Людовика XIII.
Сегодня нам нужно сделать некоторое усилие, чтобы не видеть Фронду в романтическом ореоле. Но Людовику XIV, на которого был направлен ее удар (даже если самые ярые фрондеры объявляли себя роялистами и верноподданными), не имело никакого смысла приукрашивать печальную, а иногда и кровавую действительность. То, что его пэры, кузены, его дядя, его потенциальные наследники и лучшие полководцы увязли в болоте Фронды, вполне могло оставить в его душе неизгладимый отпечаток. Мы увидим, что он часто прощал, но никогда не забывал, особенно этот заговор знати, осыпанной благодеяниями монархов, и предательство родственников. Еще не стихли волнения, как Людовик уже должен был здесь строго наказывать, а там прощать. Юный двенадцатилетний король, который подписывает 6 марта 1651 года прощение виконту де Тюренну, не знает, что этот акт является одним из самых важных в его правлении. Он превозмогает антипатию, загоняет обиды внутрь, действует и говорит, как герой Пьера Корнеля: «Я прощаю вам все, что вы сделали, и хочу это забыть, лишь бы вы поскорее отошли от тех, к кому примкнули, и отказались от всех соглашений, которые заключили с моими врагами… Я вас уверяю, что вы можете свободно находиться при моем дворе, и я желал бы вас там видеть и вам засвидетельствовать, что я не держу на вас зла за то, что вы предпринимали против меня»{107}. Людовик сразу получит ценную помощь, а в конечном счете — лучшего полководца в двух своих первых войнах. И наоборот, арест кардинала де Реца 19 декабря 1652 года (Мазарини возвратится только 3 февраля 1653 года) покажет всем, что есть предательства, которые король не сможет простить.
Желательно было бы иметь биографический каталог, который позволил бы сравнить поведение каждого представителя знати во время Фронды и поведение короля по отношению к каждому из них, после подавления мятежа в течение всего его долгого правления. В этих текстах было бы немало сюрпризов. Протестанты не были, так сказать, замешаны во Фронде; однако это не помешает разрушению храмов уже в 1661 году. Пор-Рояль так и остался верноподданным; однако это не помешает — чтобы оправдать преследование августинцев — присоединить политические требования к претензиям в области богословия и церковной дисциплины. Фуке не состоял во Фронде; однако о его верности не вспомнят во время его процесса. И наоборот, будущие лучшие полководцы Великого короля сначала более или менее продолжительное время сражались во вражеском стане. Так было с принцем де Конде и с виконтом де Тюренном (его конкурентом, его соперником, его кузеном), с маршалом герцогом Люксембургским, с герцогом де Бофором, достойным внуком Генриха IV — который прославится на Крите, где и погибнет — и даже с честным, порядочным Вобаном. Сент-Эньяну были пожалованы неслыханные милости{224} за его верность королю; де Ларошфуко впал в немилость из-за своих измен. Для Сен-Симона автор «Максим» является образцом фрондера, «которому король не простил»{94}. Точнее было бы сказать: мятежника, которого Людовик XIV, возможно, старался прощать, когда читал каждый день «Отче наш», однако королю не удалось забыть вероломство Ларошфуко.
Имена мятежников с их титулами и качествами, а также краткий перечень их заблуждений навсегда запечатлелись в удивительной памяти короля. Благодаря Перефиксу и Мазарини Людовик был посвящен в детали предыдущих мятежей (начиная со смерти Генриха IV и кончая заговором Сен-Мара); его воспитатели раскрыли ему причины возникновения гражданских и религиозных войн XVI века. Он понимает, что Фронду можно объяснить конъюнктурными соображениями, но политическое легкомыслие знати порождено самой системой. Наказать или простить — король разбирал случай за случаем, поскольку каждый случай был индивидуальным, и хотел каждый раз найти наилучшее решение, это поражало общество, — вот главная забота Людовика XIV в течение более чем шестидесятилетнего управления королевством.