Людовик XIV

Блюш Франсуа

Благодаря такому постоянному внимательному отношению со стороны короля стирались социальные грани между мантией и шпагой. Их объединяла служба. Взаимная враждебность выливалась в соревнование не только между этими разными сословиями, состоящими на службе, но и внутри самого военного сословия. Можно иметь фамилию Моле — знаменитое имя в парламенте, но менее привычное в доме Его Величества — и добиться от Людовика XIV командной должности в его жандармерии^{97}. Кольберы так славно умирали на войне, что, казалось, хотели превзойти по героическим смертям дворянский дом Шуазелей. Пример семьи Силлери менее известен. Сын государственного секретаря и внук канцлера, Луи-Роже Брюлар (умер в 1691 г.) — полковник от инфантерии. У него пять сыновей на войне. Трое из них погибают смертью храбрых в 1664 и в 1674 годах. Самый младший из них, полковник, ранен. А старший сын Роже, маркиз де Силлери (умер в 1719 г.) — генерал-лейтенант, весь в шрамах. Наконец, Феликс-Франсуа Брюлар, сын Роже, бригадный генерал армии короля, погибает на поле брани в 1707 году^{2}.

Горнило службы

Людовик XIV никогда не пытался заключить службу в какие-либо социальные рамки. Под службой

подразумевается в первую очередь военная служба: ведь армия была всегда большой объединяющей силой для людей. Рисковать своей жизнью ради страны — первый долг дворянина. Мы рассказали о короле, находящемся в армии, когда он был еще несовершеннолетним. Вскоре мы увидим около десятка Бурбонов на фронте во время Десятилетней войны [58] . И три самых знаменитых генерала в период правления Людовика XIV были принцами по происхождению: Тюренн, кузен короля, внук Вильгельма Оранского Молчаливого, погребенный, как и Дюгеклен, в церкви Сен-Дени около монархов, которым он служил опорой; [59] Конде, первый принц крови; герцог Вандомский, двоюродный племянник Людовика XIV. А если уж кто, несмотря на свои ошибки, облагородил службу, так это принц де Конде. Вот что этот великий полководец пишет королю 10 декабря 1688 года, накануне своей кончины: «Я нисколько не щадил себя, служа Вашему Величеству, и я старался выполнять с удовольствием обязанности, к которым меня призывали мое происхождение и искреннее стремление приумножить славу Вашего Величества. Правда, в середине моей жизни мое поведение было предосудительно, и я сам первый его осудил, а Ваше Величество милостиво меня простили. Я потом пытался искупить свою вину нерасторжимой привязанностью к Вашему Величеству, и я всегда сожалел, что мне не удается совершить великие подвиги, которые оправдали бы милости, которыми Вы меня осыпали»^{57}. И наконец, вот что написал шевалье де Кинси, рядовой офицер, о герцоге Вандомском: «Он воевал как герой, как великий человек, как честный человек», наделенный прозорливостью и смелостью, унаследованной, казалось, от Конде. «Он был хорошим гражданином, хорошим французом, по-настоящему привязанным к своему королю, не руководствовался личными интересами, поэтому его личные дела были ужасно запущены. Обожаемый солдатами, он отдавал себя полностью ради приумножения их славы, славы короля и славы нации»^{88}.

58

Смотреть главу XXIII.

59

В настоящее время гробница Тюренна находится в Доме инвалидов. — Примеч. ред.

Имея таких предводителей, самые высшие слои дворянства не могли уклоняться от выполнения своего долга. В 1672 году в среде маркизы де Севинье «каждый оплакивает своего сына, брата, мужа или любовника». В 1677 году каждый раненый, которому для выздоровления требуется длительный период, боится, как бы его не заподозрили в том, что он отсиживается в тылу^{96}. В 1688 году, когда война казалась неизбежной, молодые придворные жаждут драться. «Все молодые люди (кто имел и кто не имел должности] просили у короля разрешения последовать за Монсеньором»^{9}. Столь сильным было это стремление служить — оно станет особенно сильным в период Аугсбургской лиги, — что даже высокородные священники стремились сменить сутану на военную форму. Арамис из «Трех мушкетеров» — совсем не выдумка Дюма. В ноябре 1689 года «господин аббат де Субиз, который возглавил свой дом после гибели в бою своего брата, герцога де Рогана, расстригся и стал мушкетером короля», ожидая, когда ему дадут полк. 30 августа 1692 года аббат д'Окенкур, узнав о гибели на фронте маркиза д'Окенкур а (Монши), отправился в Версаль просить у короля дать ему полк, которым командовали поочередно его трое братьев, погибших один за другим на поле брани в течение последних полутора лет^{26}. Ошибкой аббата было предстать перед королем в сутане, это вызвало у Людовика сомнения. И действительно, «король ему сказал, видя его в церковном одеянии, что он не может ему ничего ответить; тогда аббат заявил, что он ему принесет отречение от своего аббатства; а король ему возразил, что он еще подумает»^{97}.

Роганы были герцогами и принцами. Среди Монши д'Окенкуров был один маршал Франции, они все были большими вельможами и придворными. А какие выводы можно сделать из удивительного факта, отмеченного Данжо 2 апреля 1695 года? Он пишет, что Людовик XIV «пожаловал маленькое аббатство аббату Сангине, у которого тринадцать братьев погибли на службе». Даже если допустить, что мемуарист ошибся, написав 13 вместо 3, факт остается значительным. Оказывая влияние на самые различные слои общества (офицеры, выбившиеся «из низов», обычно получали очень маленькое материальное вознаграждение), король сумел возвысить до уровня патриотизма традиционную лояльность и всеобщую гражданскую добродетель.

Кстати сказать, Его Величество все время оказывает знаки внимания своим скромным слугам. Так, если читатель нам позволит забежать немного вперед, мы поведаем, что 30 апреля 1712 года король во время своего утреннего выхода рассказывал своим придворным, с воспитательной целью, как маркиз де Мезьер, генерал-лейтенант, попал с сорока карабинерами в предательскую засаду. К счастью, после двухчасового сражения маленькому французскому отряду удалось справиться с восемьюдесятью вражескими гусарами. Не раз Людовик XIV использовал актуальные военные происшествия, чтобы воспитывать храбрость и верность. Преподавать такие уроки вошло у него в привычку. В данном случае, рассказывает нам де Сурш, «король стал сильно распространяться о доблести карабинеров и их офицеров, которых он назвал всех по имени, уделяя особое внимание некоему Сент-Антуану, лейтенанту, который стал солдатом по воле случая»^{97}.

Почет маленьким людям; почет воинам всех чинов и сословий! Людовик XIV, начиная с 1667 года, стал заботиться о судьбе своих бывших солдат, особенно немощных. В 1670 году он заявил, что будет строить приют для инвалидов, и тотчас же были начаты работы. В 1674 году жилая часть огромного здания была введена в действие, и в нее вселились старые солдаты и военные инвалиды (простые солдаты получали в день 700 граммов хлеба, фунт мяса и четверть вина. Они жили по четыре или по шесть человек в комнате). В 1676–1677 годах при королевском

приюте строятся две красивые церкви: Святого Людовика и внутренняя церковь, большой купол которой возвышается над зданием приюта. В истории, представленной в медалях, нисколько не преувеличена «королевская щедрость». Надо знать, что Дом инвалидов, творение Либераля Брюана и Ардуэна Мансара, представлял собой самую грандиозную парижскую стройку Короля-Солнце. Надо знать, что Людовик XIV приезжал в Париж всего лишь шестнадцать раз в период с апреля 1682 года до конца своей жизни. И пять раз он посещает своих старых боевых соратников — 1 мая 1672 года, 19 и 20 мая 1701 года, 14 июля 1701 года, 28 августа 1706 года^{97}. 28 августа 1706 года состоялось открытие внутренней церкви, золотой ключ от которой Мансар преподнес королю; а в июле 1701 года Людовик XIV должен был «произвести самый тщательный осмотр всего и вся и даже присутствовать на ужине офицеров и солдат»^{97}. Но, может быть, мы так привыкли к Дому инвалидов (огромному по своим размерам и по своим пропорциям), что уже не замечаем всей оригинальности этого здания? А ведь оно уникально в мировом значении. Мы забываем также о символическом, военном и христианском величественном и повседневном значении этого института. Забота короля — с помощью Лувуа — о создании этого заведения, о выдаче ему денег на содержание, об украшении приюта, об инспекции его, об оказании почестей бывшим воинам должна была бы нас подвести к более правильной оценке вещей.

Никто не высказывался более удачно об этом королевском Эскориале милосердия для военных, чем Шатобриан: «Три жилых корпуса, — читаем в его труде «Сущность христианства», — образующие с церковью длинный квадрат, составляют Дом инвалидов. Но сколько вкуса в этой простоте! Сколько красоты в этом дворе, который всего лишь представляет собой военную галерею, где благодаря искусству воплощены военные и религиозные идеи, связанные с образом престарелого солдата, с трогательными представлениями о приюте! Это одновременно памятник богу войск и памятник Богу Евангелия… В передних дворах все напоминает о битвах: рвы, редуты, укрепления, пушки, палатки, часовые. Но по мере того, как вы продвигаетесь вглубь, шум постепенно ослабевает и уже совсем стихает в церкви, где царит глубокая тишина. Это церковное здание находится за зданиями военными, являя собой как бы образ отдохновения и надежды среди жизни, наполненной смутой и опасностями. Век Людовика XIV, пожалуй, единственный, когда соблюдались моральные условности и когда в искусстве всегда делалось то, что надо было делать… Чувствуется, что нации, строящей подобные дворцы для ветеранов своих армий, была дарована сила меча и власть над искусствами»^{153}.

Чего король ждет от вас

Людовик XIV настойчиво требует от своих людей службы, доведенной до высшей степени превосходства. Это не просто его личное, королевское требование, а требование христианское, национальное, французское. Оно совпадает с нуждами нации, государства, общества. Король приказывает во имя этих высших интересов, а его верноподданные повинуются.

Считается само собой разумеющимся, что элита всегда и немедленно готова откликнуться на призыв короля. В этой стране и в то время, когда ни одного человека — даже самого бедного крестьянина — нельзя силой заставить что-либо делать, в то время и в этой стране, где каждый отверг бы принцип всеобщей национальной повинности, лишь самые лучшие посчитают нужным откликнуться на мобилизацию и даже предвосхитят призыв короля и государства. Таков свод почетных обязанностей, существующий в неэгалитарном обществе. Вот что пишет мадам де Севинье (10 августа 1677 года): «Весть об осаде Шарлеруа (окруженного с 6 августа герцогом Оранским) и привела в движение всех молодых людей, даже хромых». Однако лучший способ быть полезным в нужный момент — готовиться к нему заранее. Вот почему солдаты-добровольцы записываются в очень молодом возрасте, будущие хорошие офицеры поступают добровольно на службу в тринадцатилетнем возрасте, а те, кто желает посвятить себя административной службе, стараются как можно скорее преуспеть в этой области, чтобы быть готовым, когда король станет подбирать нужных людей. В начале мая 1685 года маркиз де Сурш писал: «Стало известно, что король посылает де Торси, старшего сына де Круасси, выразить соболезнование королю Дании в связи с кончиной королевы, его матери. И де Круасси считал весьма целесообразным таким образом предоставить своему сыну возможность познакомиться со всеми европейскими дворами в расчете, что сын приобретет опыт в ведении переговоров и сможет исполнять должность государственного секретаря иностранных дел, которую де Круасси хотел потом сделать для себя наследственной». Король поощряет и готовит достойную смену государственных служащих.

Подобное приобщение к службе не ограничивается ее профессиональными и техническими сторонами. Если Людовик XIV и не настаивает на аскетическом образе жизни, он все-таки требует минимального соблюдения правил морали. Королевский взгляд на службу проявился полностью в тот майский день 1701 года, когда король дал кавалерийский полк герцогу де Лафейяду и вручил жандармский штандарт юному маркизу де Фламаренсу. Он сказал де Лафейяду: «До сих пор, сударь, я не был доволен вашим поведением, и это вынуждало меня выказывать вам порой свое неудовольствие; теперь мне представляется, что вы вступили на правильную стезю, и у меня появилось желание вам помочь. Даю вам для начала полк де Латурнеля и надеюсь, что вы будете и в дальнейшем вести себя разумно»^{97}. А Фламаренсу он заявил: «Вы всегда были благоразумны, и я вручаю вам штандарт английских жандармов с разрешением продать эскадрон драгун, который вы начали формировать, так как я уверен, что вы всегда будете отличаться безупречным поведением»^{9}. Даже члены правительства не ускользают из его поля зрения. Узнав 5 января 1701 года о кончине своего военного министра Барбезье, Людовик «выразил сожаление» и добавил, что «последний начал избавляться от своих недостатков»^{97}.

Король призывает государственного служащего по окончании испытательного срока соединить в своих мыслях и действиях все качества, из которых складывается доблестное отношение француза к государственной службе. Суть этих качеств: 1) ясное понимание поставленной задачи (под этим подразумеваются преданность обществу, чувства чести и солидарности); 2) компетенция; 3) сдержанность; 4) бескорыстие; 5) дисциплинированность; 6) верность; 7) героизм.

Понимание задачи, к выполнению которой следует приступить и которую нужно выполнить до конца, является главным качеством. Слуга королю не робот. Это свободный человек, добровольный работник. Он должен понимать, что нельзя служить монарху и государству, не думая при этом об интересах всего общества.