Людовик XIV
Шрифт:
Глава XVIII.
ДВОР ОБОСНОВЫВАЕТСЯ В ВЕРСАЛЕ
Двор — место, где живет король… Это слово имеет также значение: король и его совет… Еще оно означает: все офицеры и свита короля… Под «двором» подразумевается и образ жизни при дворе.
Развлечения учат принцев сближаться с людьми.
Людовик XIV, проведший всю зиму в Сен-Жермене, покидает эту резиденцию 20 апреля 1682 года, ссылаясь на огромное количество работ, которые там предусмотрено провести по его указанию.
Шестого мая стало известно, что король, королева, Монсеньор и его супруга покинули Сен-Клу и поселились в Версале. Этот последний замок пока еще строится (ни Галерея зеркал, ни большие боковые пристройки, создаваемые архитектором Мансаром, еще не закончены), и никто не может знать, что отныне он станет пристанищем монарха, его жилищем. Людовик не любит открывать свои секреты или открывать их слишком быстро. Он хочет избежать неприятных намеков Кольбера. Наконец, он достаточно хорошо знает своих придворных, знает, что объявление об окончательном изменении жизненного уклада не будет воспринято с энтузиазмом.
А он уже очень давно мечтал о том, чтобы здесь поселиться. Он всегда бредил Версалем, Версаль был местом, где он устраивал праздничные увеселения, где его посетила любовь. В течение двенадцати лет Людовик терпит скуку в Тюильри (10 декабря 1670 года мадам де Севинье писала из Парижа: «Двор находится здесь, а королю здесь скучно до такой степени, что каждую неделю он уезжает в Версаль на три-четыре дня). Несмотря на то, что в Сен-Жермене ведутся работы, заказанные королем, его, как и Лувр, Людовик не станет воспринимать как личное творение. И не случайно, что Версаль был резиденцией двора в 1674, в 1675 и в 1677 годах.
Отныне отлично сочетается с желанием короля его проект создания двора более закрытого и вместе с тем более блестящего. Ибо какими бы привлекательными ни были боскеты парка (этот парк создается быстрее, чем строится замок), какими бы восхитительными ни были украшения, привносимые каждодневно Мансаром, Людовик больше заботится о претворении своих политических планов. И так же, как искусство Андре Ленотра заставляет природу склониться перед ним, так и версальское искусство должно подчиниться двору, творению короля.
Видимая система двора
Послы иностранных государств не замедлили доложить своим правительствам, что Версаль играет первостепенную роль. Принцы, большие вельможи, некоторые художники спешат совершить путешествие, чтобы полюбоваться творением Людовика XIV. И если в течение века многие будут стремиться создавать в Европе вещи, похожие на Версаль, то из этого можно сделать вывод, что оригинал был выполнен с блеском.
Он был создан ради славы, и слава его не знает границ. Все должно было этому способствовать: величина строения, благородные архитектурные формы, великолепие и красота убранства, символика бога Аполлона, величие хозяина этого места, достойное окружение, наконец, блестящая организация праздников и торжеств. Версаль будет вскоре неразрывно связан с династическими и национальными торжествами. Здесь родятся герцог Бургундский (1682) и его брат Филипп V (1683). Здесь родится в 1710 году Людовик XV. Здесь отойдут в мир иной супруга Дофина (1690) и герцогиня Бургундская (1712). Пышными празднествами будут отмечены рождение герцога Бургундского и его брата Филиппа, бракосочетание герцога Бурбонского и мадемуазель де Нант (август 1685 года), союз принца де Конти и Марии-Терезии Бурбонской (1688), бракосочетание будущего регента и мадемуазель де Блуа (1692), рождение герцога Бретонского (1704){242}. Но в памяти народа и грядущих поколений особенно сохранятся пышные празднества, проводимые в честь именитых иностранцев.
Послы султана Марокко, прибывшие во Францию
Через год состоится в большой галерее «знаменитый прием» послов из Сиама; в 1699 году — аудиенция, данная послам Марокко; позже — аудиенция послу Персии. Для приема этого восточного гостя 19 февраля 1715 года старый король облачится в одежды золотисто-черного цвета, расшитые бриллиантами («их там было на 12,5 миллионов ливров»){26}. Они столько весили, что ему пришлось сменить одежду уже до обеда. Галерея зеркал была украшена по этому случаю скамьями в четыре ряда, как в амфитеатре, поставленными во всю длину галереи, «на них расселись более 400 дам в великолепных одеждах». Людовик XIV поднялся на свой трон, справа от него находился наследник, которого опекала герцогиня де Вантадур, а слева — герцог Орлеанский, с одной и с другой стороны расположились «все принцы крови… согласно их рангу». Галерея была заполнена «богато одетыми придворными и множеством иностранцев, которых пригласили дойти незадолго до аудиенции». Внизу королевского трона Антуан Куапель с карандашом в руке готовился представить в рисунках этот исторический момент, Клод де Бозе из Академии надписей очень внимательно следил за всем, «чтобы сделать правильное описание церемонии»{26}.
Дож, посланцы из Московии, послы из отдаленных стран послужили предлогом для придворных, королевских и политических торжеств, память о которых осталась на века.
Эти памятные демонстрации не только устраиваются для двора; они устраиваются двором. У каждого своя роль: у дофина, у законных сыновей французского короля, у принцев крови, у офицеров короны, у высокопоставленных сановников королевского двора. У комнатного дворянина и у капитана личной охраны короля тоже свои обязанности. Однако что бы они делали без церемониймейстера Франции, главного прево королевской резиденции, без лиц, представляющих послов? Места одних и других определяются придворным этикетом, который сам по себе претерпел изменения и отточился в результате более чем столетнего использования и который может быть изменен только ad nutum (по велению).
Но традиции, пожалуй, сильнее перемен; неукоснительное соблюдение этикета, выработанного с тем, чтобы представлять все в наилучшем виде, делает этот двор упорядоченным, «классическим», подчиняющимся определенной логике, совершенным. Те, кто описывают версальские торжества, часто называют их балетом, как если бы двор и придворный балет стали синонимами. Но поставленный балет предполагает иерархию и дисциплину. В таком случае слишком поспешно заверение, что двор Людовика XIV был чрезмерно «иерархизирован» и что дворянство, живущее в окружении короля, было уже так хорошо «одомашнено», что стало как бы превращаться в его «инструмент».