Людовик XV и его эпоха

Дюма-отец Александр

Подумайте, государь, о том, что вы намерены делать, и о том, на что вы заставили меня решиться. Вы причина несчастий, готовых на меня обрушиться. Я бы никогда не отказался от союза с Францией без тех прекрасных обещаний, которые вы мне сделали. Я не раскаиваюсь в том, что заключил договор с вашим величеством; но не оставляйте же меня на произвол моих врагов.., после того, как поднялись против меня все силы Европы! Я полагаю, что вы, ваше величество, вспомните о своих обещаниях, которые были повторены еще 26 прошедшего месяца, и не заключите ни одного договора, в который бы не был включен и я».

И действительно, положение Фридриха было чрезвычайно опасно. Выиграв сражение при Праге 6 мая, он 18 июня проиграл сражение при Козелице, вследствие чего принужден был снять осаду

Праги. Принц Карл Лотарингский тотчас воспользовался случаем и сделал вылазку на прусский арьергард, причем было убито в нем две тысячи человек. Кроме того, по всей дороге Фридриха беспокоили австрийские гусары, эти наездники, всегда готовые нагрянуть на отступающего неприятеля! Наконец, принц Карл и фельдмаршал Даун, соединившись, принудили его в два месяца очистить Богемию; между тем русская армия, взяв 5 июля город Мемель, вступала в герцогскую Пруссию, армия принца Субиза шла на Саксонию, а шведы готовились напасть на Померанию. Итак, поражение герцога Кумберландского лишило Фридриха последней надежды; поэтому в то же время, как он писал к английскому королю, он писал и к герцогу Ришелье:

«Я понимаю, г. герцог, что занимаемый вами пост назначен вам не для того, чтоб вести переговоры. Но я совершенно убежден, что племянник великого кардинала Ришелье столь же способен заключать договоры, как и выигрывать сражения. Я обращаюсь к вам из уважения, которое вы внушаете даже тем, которые не знают вас лично. Дело идет, милостивый государь, о безделице — заключить мир, если на то будут согласны. Я не знаю, какие вам даны инструкции, но, предполагая, что король ваш, будучи уверен в быстроте ваших успехов, дал вам право заботиться об умирении Германии, я посылаю вам г. Дельшеле, к которому вы можете иметь полное доверие. Тот, кому в Генуе воздвигли статуи; тот, кто покорил остров Минорку, несмотря на непреодолимые препятствия; тот, кто готов уже овладеть Нижней Саксонией, не может ничего сделать достославнее, как только позаботиться доставить мир Европе. Без всякого сомнения, это будет прекраснейшим из ваших лавров.

Итак, постарайтесь же водворить тишину и спокойствие, милостивый государь, с той деятельностью, с какой вы совершаете столь быстрые успехи! Будьте уверены, что никто не будет вам за это более признателен, г. герцог, как верный друг ваш Фридрих».

Герцог Ришелье немедленно отвечал на это письмо:

«Ваше величество, хотя вы во всех отношениях выше других, но, может быть, я бы много выиграл, поведя с вами переговоры скорее о мире, нежели сражаясь с таким героем, как вы, Государь. Притом я думаю, что я оказал бы Государю моему услугу, которую бы он предпочел моим победам, если бы мог способствовать к заключению всеобщего мира; но уверяю вас, ваше величество, что я не имею ни инструкции, ни понятий о средствах этого достигнуть. Я пошлю курьера с уведомлением о предложении, которое вы, ваше величество, благоволили мне сделать, и буду иметь честь прислать вам ответ на то соглашение, какое сделал я с г. Дельшеле по этому предмету.

Я чувствую, как мне и следует, всю цену лестных о себе отзывов Государя, который служит предметом удивления Европы и который, смею сказать, еще более служит предметом моего собственного удивления; мне бы, по крайней мере, очень хотелось быть в состоянии заслужить его благосклонность, оказав ему услугу в великом деле, которого он, кажется, желает и которому, по его мнению, я могу содействовать.

Пользуюсь случаем представить вашему величеству доказательство глубокого почтения, с которым.., и пр.

Ришелье».

Однако же все это нимало не успокаивало Фридриха. Английский король ему ничего не отвечал, ответ же герцога Ришелье был уклончив. Прежде нежели инструкция, ожидаемая герцогом, придет к нему из Версаля, круг, в котором сжат Фридрих, может быть, уменьшится до такой степени, что раздавит его. Поэтому, как Ганнибалу при Заме, как Катону в Утике, как Бруту в Филиппах, ему вошла в голову мысль о самоубийстве. Подобно Гамлету, он рассуждает о смерти и жизни.., и в этом печальном разговоре Вольтер играет у него роль Горацио.

Вольтер ему отвечает:

«Ваше

величество, вы хотите лишить себя жизни! Я не говорю вам об ужасе и горести, которые возбуждает во мне это намерение. Умоляю вас, предположите по крайней мере, что с высоты величия, на которой находитесь, вы почти не можете видеть, каково мнение о вас людей и каков дух времени. Как король вы об этом ни от кого не услышите; как философ и как великий человек вы видите только примеры великих людей древности. Вы любите славу, и вы поставляете ее теперь в том, чтоб умереть таким способом!., славу, какую другие люди редко избирают и какая никому из государей Европы никогда не приходила в голову со времени падения Римской империи! Я прибавлю, ибо теперь пора все высказать, что никто не будет смотреть на вас как на мученика за свободу. Надобно отдавать себе справедливость, Государь, вы знаете, в скольких дворах смотрят на вступление ваше в Саксонию как на нарушение народного права. Что же скажут при этих дворах? Что вы отметили сами себе за это вторжение. То, что я представляю вашему величеству, есть чистая истина. Тот, кого я называю северным Соломоном, скажет об этом более в глубине своего сердца. Человек, который не больше как король, может считать себя весьма несчастливым, если потеряет свое государство; но философ может обойтись без государства. Притом, не вмешиваясь нисколько в политику, я не могу поверить, чтоб у вас не осталось довольно еще владений для того, чтобы быть значительным владетелем. Стоило ли бы быть философом, если бы вы не умели жить частным человеком или если бы, будучи государем, вы не умели перенести несчастия?

Примите, Государь, уверение, и проч.

Вольтер».

Вот те доказательства, которыми Вольтер отклонял Фридриха от мысли о самоубийстве; но Фридриха в особенности убедили оставить эту пагубную мысль неудачно произведенные принцем Субизом маневры.

Мы сказали, что Фридрих, вследствие хорошо рассчитанных движений союзных войск, находился в центре большого круга, который все постепенно суживался, как в тех индийских облавах, в которых царя зверей стесняют все более и более, и наступает наконец минута, в которую ему не остается другого средства, как только искать выхода в том месте, которое слабее защищено слонами и охотниками. Фридрих оглядывается вокруг себя, рассчитывает, что место, где стоит принц Субиз с союзниками, находящимися под его же командой, есть самое удобное; что там находятся солдаты из всех провинций германских, виртембергцы, баварцы, баденцы; что французские солдаты не доверяют своим союзникам; что союзники ненавидят французов, что принц Субиз и принц Гильдбургаузенский завидуют друг другу; что хотя там шестьдесят тысяч человек, но разных наций, а у него тридцать пять тысяч, но единодушных и неустрашимых воинов. Фридрих решается действовать: он уже проложил себе дорогу сквозь ряды французов, виртембергцев, баденцев и баварцев, напав на корпус принца Субиза и на корпус принца Саксен-Гильдбургаузенского; это сражение известно под именем Росбахского сражения и, подобно Мальплакетскому, Рамилийскому и Гохштедтскому, считается в числе самых неудачных для Франции.

Двор веселился, когда было получено известие об этом росбахском поражении; супруга дофина только что разрешилась в это время сыном, названным графом д'Артуа.

Если принц Субиз делал ошибки как плохой генерал, зато он лично вел себя как храбрый солдат. Оставшись последним на поле сражения, он три раза бросался еще на неприятеля со шпагой в руке; наконец, не видя вокруг себя больше никого, кроме двух швейцарских полков, построившихся в каре, он старался, но напрасно, сохранить порядок отступления, которое чрез бегство германцев вскоре переменилось в полное поражение.

С этого времени прусский король не говорил уже более ни герцогу Ришелье о мире, ни Вольтеру о самоубийстве.

Притом к нему пришла неожиданная помощь. Хотя король Георг не отвечал ему на письмо, но он не согласился утвердить Клостер-Севенский договор, заключенный между герцогом Ришелье и герцогом Кумберландским. Ганноверцы, несмотря на то что по одной статье договора они должны были оставаться в бездействии до заключения мира, взялись за оружие и выступили в поход: чрез это самое у герцога Брауншвейгского составилась отличная армия.