Люфт. Талая вода
Шрифт:
– Ой, – Молли вскрикнула и приложила руку к своей груди.
Один из военных случайно задел ее. Глаза Мол наполнились слезами. Недавний порез вспыхнул новой болью, и Молли сняла варежку, надеясь, что затянувшаяся рана не начнет кровоточить. Вот только на самом деле ее беспокоило вовсе не это. Ей что-то навязчиво мерещилось, так, как в прошлый раз: ее реальность смешивалась с другой. И если тогда это были просто видения, то сейчас она чувствовала боль. Резкую, навязчивую боль.
– Простите, я не хотел. – Мужчина взял ее за локоть. – Я могу как-то помочь?
– Да, отпустите мою руку.
– Ваша воля. – Он разжал пальцы.
Молли
– Так мы идем или нет? – Ани одернула подругу и взяла ее за здоровую руку. – У нас не так много времени на прогулки.
– Идем, – Молли вздохнула.
Больше всего ей хотелось насладиться приятным ярким солнцем и ярмаркой, проходившей в середине месяца. Конечно, сейчас это мало напоминало веселые солнечные дни, в которых она жила раньше, но ей так хотелось побыть среди толпы, увидеть радостные лица, надеяться, что все это плохой сон, который совсем скоро закончится. Но чем больше она оглядывалась по сторонам, чем больше всматривалась в лица, тем больше понимала: как прежде уже никогда не будет.
Глава 3. Восковая свеча
Среди тысяч прохожих всегда найдется тот, кто напомнит давно утерянное в ворохе воспоминаний.
Молли с интересом разглядывала толпу, то и дело отставая от подруги. Ее глаза горели, щеки залились румянцем – колючий ветер обветривал кожу. Но это пустяки, ведь они так редко гуляли по улицам, просто наслаждаясь солнцем, гулом непонятных разговоров, чем-то давно забытым, непривычным, напоминающим те теплые времена, которые, может, и станут похожими, но будут другими. Всегда другими. Ничего не бывает прежним. Боль на время отступила, но вспышки видений продолжились: Молли видела войну, взрывы, слышала выстрелы, иногда вздрагивала, ловя на себе непонимающий взгляд подруги. Но молчала. Пока Коул ничего не рассказывал Роберту и Аннетт о пекарне и временных изломах – она не имеет права это озвучивать.
Больше всего изнуряла сырая, колючая зима. Пронзительно-холодный ветер и несмолкающая метель. Ани заправила волосы за ухо, взъерошенные резким порывом ветра, они спутались, мешая смотреть на яркие отблески солнца.
Впереди виднелась компания подвыпивших военных. Они громко смеялись, рассказывая друг другу шутки и какие-то истории. Из-за гогота сложно было различить, о чем конкретно они беседуют. Аннетт бросила короткий взгляд на Молли, говоря, что стоило бы пройти быстрее, пока кто-то из пьяных не прицепился, но было поздно. Один из рослых мужчин отставил свою бутылку с пивом и подошел к девушкам, преградив им дорогу.
– С каких это пор таких замечательных птичек выпускают на волю? – Незнакомец громко рассмеялся, подходя ближе. В нос ударил перегар. – Как поживают ваши ароматные булочки? Все продали или кое-что для меня осталось?
Резкий оклик заставил Аннетт поморщиться и затаить дыхание. Желудок неприятно заурчал. Хорошо, что ничего не ела, – нечем стошнить. Она прищурилась, рассматривая подвыпившего офицера. Мятый китель, распахнутый настежь, открывал взору испачканную и едва отстиранную от крови рубаху. Небрежный, вальяжный жест рукой вызвал чувство презрения. От колкого взгляда не укрылась отросшая щетина, давно не стриженные волосы и грязь под ногтями. Омерзение. Военный навис над ними, словно отвесная скала, которая под суровым ветром вот-вот рухнет.
– Кто-то птичка, а кто-то воробушек. – Один из мужчин косо глянул на Аннетт и придержал своего друга за плечо. – Пусти девушек, пусть идут.
– Чего бы им не остаться? – Военный удивленно посмотрел на товарища и криво ухмыльнулся. – Эй, птенчик, как тебя зовут?
Молли испуганно отшатнулась, прижала руки к груди. От резкого движения порезанный палец предательски заныл, и на глазах появились слезы. Сейчас в ней было так мало от прежней Молли… Ноги подкашивались. Она напомнила крохотного зверька, закрытого в клетке, которая вот-вот упадет вниз со стола. Перепуганная, растерянная. Привычный румянец сменился бледностью. На обветренной коже появились тонкие серые полоски – потекла тушь. Она едва держалась на ногах и, если бы не крепкая рука Аннетт, поддержавшая ее за локоть, точно оказалась бы в сугробе. В болезненном взгляде подруги Аннетт уловила что-то страшное, то, чего раньше не видела, то, чего лучше не видеть. Мимолетная догадка острой иголкой пронзила ее сердце, но Ани тряхнула головой, заставляя себя об этом не думать. Ей показалось, просто показалось.
– Не обращайте на него внимания, идите.
Рослый военный многозначительно взглянул, так, словно говорил: «Ну же, поторопитесь», а затем еще сильнее сжал плечо друга и что-то сказал ему на ухо.
– Тьфу, – мужчина неприлично выругался. – Сразу бы сказала, что дочь подполковника, время бы свое не тратил. Ишь…
Последние слова превратились в невнятное бормотание, но Аннетт не собиралась их слушать, крепко держа за локоть подругу, она направилась в конец парка. Они покинут ярмарку через город, не обращая внимания на громкие вскрики, веселые песни, множество голосов, смех, радость… На разнообразие чувств и двоякость праздника. На все. Там, за поворотом, все станет другим: серым, припорошенным снегом, забытым, холодным и никому не нужным.
Еще один шаг – и они нырнули в узкую арку. Привычные улочки встретили их рыхлым снегом, сметаемым ветром с крыш, и тишиной, в которой все еще слышался шум из парка. Серые кирпичи скрыли две небольшие фигуры, спрятали в своих холодных объятиях, а через полчаса новая вьюга легким порывом припорошила шерстяные пальто.
Молли шла молча. То и дело спотыкалась, проваливаясь по икры в глубоких сугробах. Пухлые губы раскраснелись от частых покусываний. Она выглядела болезненно, сломанно, жалко.
– Нет, нет, прошу… – Молли замотала головой. – Ничего не говори, ничего не спрашивай. Не могу сказать, не могу.
Дрожащие губы застыли. Из приоткрытого рта повалил пар. Молли опустила голову, пытаясь скрыть слезы. Она согнулась, прижимая ладони к животу, и тихо простонала, жадно глотая воздух.
– Молли? Как, по-твоему, я могу ничего не спрашивать? – Аннетт заламывала пальцы, не зная, чем помочь. – Это из-за того военного?
– Нет, нет, – на болезненно-бледном лице появилась горькая улыбка. – Это ничего, все пройдет. Просто так вышло, все пройдет, пройдет, пройдет…