Люфт. Талая вода

Тодд Хелен

Пекарня встречала яркими ароматами выпечки, подрумяненной карамели и яблок. Ани, как всегда, сидела на высоком стуле за прилавком, подперев рукой голову. Посетителей почти не было. И немудрено: за окном бушевала вьюга. Ее белое покрывало превратило улицу в чистый лист бумаги – пиши не хочу. Если

бы Аннетт спросили, что она на нем написала, то Аннетт с уверенностью ответила бы: «Весну». Серый асфальт, сине-зеленую реку, которая растекалась бы кляксами-волнами по мокрой бумаге, светлое небо в розово-фиолетовых прожилках рассвета и небольшой белый дождь – опадающие цветы фруктовых деревьев. Жаль, что белизна за стеклом всего лишь снег, который впитает в себя краски, а метель тут же заметет следы.

Раздался звон колокольчика, и Ани встревоженно оторвалась от размышлений. На щеке красовалось розовое пятно – не стоило подпирать ее рукой. Но это же пустяки?

В пекарню вошел Эд. Его заснеженное пальто, казалось, превратилось в кусок льда – снег подтаивал и тут же примерзал к шерстяной поверхности. Он хмурился, крепко сжимая в руке небольшой чемодан.

– Ани? – Он удивленно застыл возле прилавка.

– Горячей воды? – Она рассеянно кивнула в знак приветствия и достала из-под прилавка чашку.

– Нет, я тороплюсь, через час поезд.

Тонкие губы расплылись в улыбке. Он, не отводя глаз, рассматривал взъерошенные волосы, небрежно заправленные за уши, уставшее лицо. Вглядывался в карие глаза, стараясь уловить в них что-то теплое, но, кроме грусти и красноты, ничего не видел.

– Уезжаешь? – В сиплом от долгого молчания голосе прозвучала нотка разочарования.

– На время, – Эдвард улыбнулся. Почти беззаботно, но натянуто, не правдиво.

– Все в порядке? – Ани хмурилась, сжимая карандаш в руке. Он, словно соломинка, помогал ей держаться.

Необъяснимая тревога внутри нарастала, отзываясь мелкой дрожью в пальцах. Ей казалось, что в спину кто-то осуждающе смотрит, сверлит ее взглядом, говорит: «Ты не должна с ним говорить, это неправильно». Что-то в облике Эдварда отпугивало ее. Синяки под глазами расползались по худому лицу, суровый, злой взгляд буквально впивался в нее. Отчего он так обжигал?

– Две маковых булочки и полкирпича ржаного хлеба, если его можно нарезать.

Ани кивнула и засуетилась: обернула булочки в плотную бумагу, завязала бечевкой и принялась нарезать хлеб. Большой нож выглядел нелепо в руках хрупкой продавщицы, отчего взгляд Нордмана потеплел. Он с любопытством наблюдал за тем, как Ани отмеряла ширину кусочков, как нажимала на ручку, отрезая очередной. Как бережно складывала и упаковывала хлеб, плотно стягивая пакет веревкой. Ловко, легко, непринужденно.

– Это все? – Она прикусила край карандаша, задумчиво пересчитывая заказ.

– Да. – Эд взял в руку два небольших пакета и рассчитался. – Доброго вечера!

– До встречи! – Ани помахала рукой, стараясь не провожать взглядом посетителя, и принялась записывать продажи.

Неожиданная, до этой секунды нежелательная встреча почему-то стала приятной, напоминая Аннетт, что жизнь идет своим чередом. Все движется по кругу: если вчера печальные мысли мешали уснуть, то завтра будет легче – усталость помогает на многое закрыть глаза. Она вселяет безразличие, сковывает и опустошает. Дает минуты свободы.

Конец ознакомительного фрагмента.