Люмен
Шрифт:
– Тебе виднее, Калла, – упрекает он, и его голос звучит скорее по-родительски, чем по-братски.
Я киваю. Потому что я и правда лучше знаю.
– Они отвратительные, – пытаюсь найти я хоть какое-то объяснение.
– Это не оправдание.
– О чем это вы?
Наша мама врывается в библиотеку, словно порыв ветра, прекрасная, стройная, с ярко-рыжими волосами, сияющая. Я буду счастливицей, если однажды стану похожей на нее.
– Ни о чем, – поспешно отвечаю я.
Мама начинает что-то подозревать, но она слишком торопится,
– Вы не видели Адэра? – спрашивает она нас обоих. – Ваш дядя обыскался его.
Мы отрицательно качаем головой, но из нас двоих больше всего любит говорить правду Финн. Я же скорее умру, чем сдам Дэра этому монстру.
– А для чего дядя Дики искал Дэра? – спрашиваю я, когда она уже поворачивается к двери, собираясь уходить.
Она останавливается на пороге, ее лицо осунувшееся, напряженное.
– Это взрослые дела, цветок каллы. Тебе не стоит беспокоиться об этом.
Но, конечно же, это заставляет меня переживать.
Потому что каждый раз, когда дядя Ричард находит Дэра, по дому разносятся крики.
И даже если вы подумали, что это самое страшное, это не так.
Самое худшее – это когда крики прекращаются.
Потому что в тишине скрывается многообразие грехов.
Так говорит мама.
А она всегда права.
По крайней мере, в этом уверен мой отец.
За ужином я завожу разговор о папе.
– Я скучаю по нему, – говорю я маме, – почему он никогда не приезжает сюда с нами летом?
Она со вздохом поглаживает меня по руке, прежде чем взять вилку для креветок.
– Он приедет сюда, Калла. И ты это знаешь. Он будет здесь последние две недели нашего визита. Как и каждый год.
– Но зачем нам приезжать сюда каждый год? – спрашиваю я, чувствуя себя очень глупо, но я считаю, это хороший вопрос.
Каждое лето, год за годом. Папу держит дома в Орегоне его работа, нам же приходится приезжать сюда, потому что мамина семья очень богата и влиятельна.
– Потому что Уитли – это тоже наш дом, такова наша обязанность, – устало отвечает мама, – и потому что репутация дома Саваж открывает перед нами множество новых возможностей. Лучшие врачи, все самое лучшее. Но чтобы получить доступ к этим привилегиям, мы должны на лето приезжать сюда. Ты и сама прекрасно это знаешь, Калла. Мне приходится идти на жертвы ради тебя. И ты должна это ценить.
Я ценю.
Я действительно это ценю. Не понимаю, зачем это нужно, но ценю.
Что я совсем не хочу ей рассказывать – так это то, что порой реальность в моей голове смешивается со странными видениями. Это все образует вихрь в моей голове, меняется местами, искривляется, образует неведомые мне фигуры. Реальность объединяется со снами, а сны перемешиваются с воспоминаниями, и получается, что реальность вовсе не реальна.
Я всегда чувствую себя так глупо, когда сомневаюсь в реальности того или иного события, поэтому могу спросить об этом только Финна.
Все решат, что я сумасшедшая.
А ведь это не так.
Дэр
Он широко улыбается мне такой знакомой хитрой улыбкой, которую я так люблю. Потому что мне всегда казалось, что он как бы бросает мне вызов, когда она появляется на его лице.
Бросает мне вызов… но в чем?
Он нагибается ко мне.
– Я собираюсь сегодня в сад, когда стемнеет. Хочешь со мной?
Я в замешательстве.
Снаружи темно. И там. Там ночь. И все они воют и рычат хором.
Дэр замечает мои сомнения.
– Ты что, боишься? – спрашивает он насмешливо.
Нет, конечно же, нет. Я отрицательно мотаю головой. Уличить кого-то в том, что он боится, – это худшее из возможных оскорблений, на мой взгляд.
Его лицо снова расплывается в улыбке.
– Так ускользни из дома и будь на месте в полночь. Ты же знаешь, что Финн будет слишком занят своими учебниками по латыни. А я уверен, ты не захочешь разделить вместе с ним это времяпрепровождение.
Нет, конечно же, у меня нет никакого желания учиться. Меня латынь раздражает, в то время как Финн показал отличные способности к ее изучению. Он проводит буквально все свободное время, штудируя учебник по этому мертвому языку.
– Ты же знаешь, что хочешь прийти, – добавляет Дэр.
– Хорошо, – соглашаюсь я, стараясь говорить как можно более сдержанно, потому что мурашки бегают вверх и вниз вдоль моей спины в предвкушении: интересно, чем он планирует заняться там в такое позднее время?
В нем столько… бунтарства, что сложно и представить.
Верная своему обещанию, я прокрадываюсь из своей комнаты в коридор и ускользаю из дома ровно в полночь. Я бегу по дороге так быстро, насколько только хватает моих сил, потому что мне кажется, что нечто пытается догнать меня.
Что-то темное.
Что-то пугающее.
Не замедляя шага, я оборачиваюсь назад.
Но там, как и следовало ожидать, ничего нет.
Я врываюсь в ворота садика, где Дэр ждет меня.
Он улыбается мне, и его зубы сияют, словно жемчужины в ночной тьме.
– Привет, – беззаботно приветствует он меня, словно сейчас совсем не полночь, а мы не являемся нарушителями порядка поместья Уитли.
– Но ведь тебе не положено покидать дом, – напоминаю я.
Он только пожимает плечами, потому что он – Дэр, он привык нарушать правила.
– И что?
Эта фраза звучит как вызов, и я не принимаю его. Как минимум потому, что не могу придумать достойный ответ.
Я до сих пор не могу понять, почему ему запрещено выходить из дома. Мне это все время казалось какой-то бессмыслицей. Это несправедливо. Но если подумать, когда дядя Ричард был справедлив по отношению к Дэру?
– Мы с тобой похожи, Калла, – говорит мне Дэр. Вокруг нас сгущается тихая ночь, в которой его голос звучит так нежно. – Здесь я словно в тюрьме, и ты тоже в тюрьме – в плену своего разума.