Люсина книга
Шрифт:
– А можно я с мамой посоветуюсь? – немножко робея, спросила я.
Что-то как-то в окне потемнело или лампочка барахлит? Как-то темновато в комнате стало.
– Нет, паршивая девчонка! Забирай куклу и марш отсюда, а иначе я выведу тебя на холодную улицу и брошу там на произвол судьбы!
Глава 5
Дачка продана
Бабушка Варвара Николаевна всегда была недовольна, что муж без ее спросу купил эту чертову дачу и постоянно лишает ее таким мерзким способом городского статуса, статуса вполне заслуженного. Она была всю жизнь при нем. Сначала его секретаршей, потом его домохозяйкой. При нем, при профессоре. И слова о Болгарии, только что принесенные, обрадовали ее. Но она не показала виду, как вымуштрованный за долгие годы секретарь. Но приятная, как бы давно забытая мелодия все-таки зазвучала в ее душе. И она решила, раз он все-таки уважил ее с теплой заграницей
Вот говорят – свежий воздух, свежий воздух… Я дала это своему внуку, если вы о следующем поколении печетесь. А мне самой не нужно. С внуком я добросовестно каждый день отработала. Каждый день из школы, все десять лет из промзоны таскала его в Ботанический сад. Ну и хватит! А следующее поколение, если вы об этом, – пусть уж делает дочка, раз она бабушкой стала. И не надо меня впихивать на дачу. Да, я городской человек и не надо меня трогать. Сами со своими внучками разбирайтесь. А мне она – правнучка. То есть никто. Это вам она – внучка. Вот и разбирайтесь.
Да, трехкомнатная в промзоне. Но тогда больше ничего купить было нельзя. Дочка с зятем поднатужились, двухкомнатную рядом прикупили, так что мы здесь и осели. Но внука я возила, внука я возила. А то, что муж переломил эту традицию, купил мне теплую заграницу – хорошо. Да, я терпела эту несуразную дачку какое-то время. Совершенно ему, профессору, не по рангу. А когда дочь заявила, что они правнучку сватают мне сюда – я взбунтовалась. И правильно, что муж переломил эту ситуацию. Молодец, не растерялся. И сюда ее нам не надо, в нашу квартиру. У мужа спальня, у меня спальня. И работает он там, и гостей принимает. У него телевизор в общей комнате, и у меня в кухне телевизор. Ну и если соседка забежит. Да я их не очень и привечаю. Все завистницы. «О, муж – профессор». А что профессор? Трехкомнатная на двоих – только-только. Мы уже с шестидесятых годов не смотрим одну и ту же передачу вместе, значит, нам два телевизора нужно. Это когда одна программа была, мы всей семьей смотрели, потому что в пятидесятые годы смотреть больше нечего было. А теперь каждый свой интерес имеет, свой сериал. Ну как я пойду в его комнату вечером? Да я никогда его и в кухне не приму. Мне легче ужин ему туда принести. Мы старые люди. Единственно, что свободно, – малая детская комната, восемь с половиной метров. Так нам говорят – шкаф вынести из нее, чтобы пеленальный столик поставить. Мол, ребенок родился, мол, правнучка! А вы понимаете, что нам некуда?
Этот старый шкаф… Да, это гостевая комната. К профессору из заграницы приезжают. Вот из Варшавы приезжала аспирантка – туда поселили. Вы поймите, нам не жалко комнаты. Мы ее отдали собственному внуку, чтобы он там жил семьей. И пусть этой женщине из Варшавы временно откажут в гостеприимстве, потому что у внука такие события – роды и ребенок. Она поймет! Но мы не можем постоянную вещь, которая совершенно неликвидная, не в стиле, выставлять в общую комнату, где муж-профессор принимает гостей.
Мы говорим жене внука: пеленальный столик – вещь временная. Вот и вставляйте его в общую комнату на некоторое время. Гости поймут. Зачем же туда ставить старый рассохшийся платяной шкаф? Этого никто не поймет. Нам стыдно будет перед ними. А жена внука говорит: «Столик должен быть рядом с ребенком». Как же не понимать, что мы и так вас допустили из милости! А вы еще нам руки выкручиваете в нашем собственном дому? Вот фиг вам! Я не могу за все следующее поколение думать! Если у внуков не получается, пусть за них их родители думают. А так должны сами себе, как мы когда-то, заработать квартиру. Достаточно и того, что мы подняли в своей квартире внука. Ну, праздничный стол – украсить цветами, вином и правнучками, которых две, – почему нет? Бог мой! И от разных жен! Куда катится цивилизация! Но мною помыкать из-за какой-то правнучки? Извините-подвиньтесь – я не позволю! Скоро каждая кухарка, как говорил наш Ленин, будет телеканалом управлять. И точно. Мой внук зависит от прихоти этой кухарки. Аккуратный, работоспособный и неконфликтный мальчик. Полгода, если не больше, просидел по ее милости без работы. Я этого не понимаю! Куда катится цивилизация?
Итак, о Болгарии. «Пока она рушится – схватить квартиру, а то ведь может и не достаться». Эти слова мужа, честно говоря, удивили меня. Мы – советские, как привыкли? Радоваться Варшавскому договору. Ведь блок был щитом! Да если учесть, что муж карьеру делал на военном заводе – это вдвойне странно. Это как? Нам говорили: «Страны Варшавского договора – одна семья». Да, с румынами не всегда ладили. Муж доложил: «Были торги, я наторговал двухкомнатную. Правда, без кухни, но что-то придумаем». Мы же теперь глядим в сторону перестройки и Ельцина. Внутрь Союза глядели, а что там за ним – считалось, что и дальше в нашем фарватере будет. А они без нас, оказывается, развалились и все захотели в ЕС. У нас крушение Союза – и никто не помог. Вот тебе и блок! Все сразу разбежались.
А муж даже и рад, что отломил кусочек, успел. Нет, я, конечно, тоже рада. Теперь у меня будет теплая заграница. Но как-то политически я себя нехорошо чувствую, хотя всегда была далека от политики. Но в целом, раз Болгария у него на руках, этой невыносимой для городской женщины дачке – конец. И что вдвойне приятно: он раньше меня это понял и сам все обтяпал. И дачку продал, хоть и за бесценок. И родину зятя во Владимирской области – Косова Гора, что ли, называется, – спихнул, чтобы никакого возврата не было. Будешь, зять, ездить ко мне в Болгарию. Все деньги в Болгарию вгрохал. Вот и хорошо. Комаров тут кормить, картошку есть да в телогрейке по дождю ходить – не хочу! Будем, как белые люди, ездить каждый год по Шенгену в теплую заграницу.
Владлен Казимирович приехал из поликлиники возбужденный. Глаз (в смысле хрусталик) выгоднее ставить в России, а ногу (операцию) – выгоднее в Польше. Вот молодец! Когда упал наш Титан Нерушимый, он не согласился с лозунгом: «Профессора! Возьмите в руки метлы и идите работать дворниками! Другой работы у государства для вас нет! Вы нам в обузу! Не дармоедничайте по своим кабинетам, выходите на улицу работать!»
Он активизировал свой польский и уехал в Варшаву. Нашел там профессорскую должность в техническом вузе в Зеленой Гуре, что ли, и стал преподавать. А сюда только наезжал в студенческие новогодние каникулы. Обосновавшись, вызвал туда меня, и я там обустроилась. А в последнее время, когда дети (то есть дочь с зятем) вышли на пенсию, до Дрездена на машине прокатились по Шенгену. Теперь только глаз подлечить да операцию на ногу сделать. Одно, как говорилось, в России, другое – в Польше. Так он и сделал. И теперь, раз нет дачек, свободное время он проводит с друзьями, с которыми в свое время учился в техническом институте. С одним другом ездит под Воронеж рыбу ловить каждое лето, а к другому (он из Киева) обычно ездит погостить в Киев на летние каникулы. Делит так время. А теперь в Киев не поедешь, только звонить. Друг все войной стращает. А муж говорит: «Никакой войны не будет. Русские не хотят никакой войны». А друг, мрачный, не соглашается. Муж опять говорит: «Как же брат на брата может пойти?» Ну, думает Владлен, – хохол упрямый! Еще раз его убеждает, а друг мрачен и молчит.
Но профессор оказался неправ. Теперь он мрачен и молчит.
Глава 6
В городской квартире
Я живу в городе, и тут у меня, оказывается, есть старшая двоюродная сестра. Эта девочка жила у нас в квартире за стеной, а узнала я, что она мне двоюродная сестра только тогда, когда моя бабушка взяла нас обеих в театр на детский спектакль. Я не знаю, почему я не знала, что она моя старшая двоюродная сестра, но мне кажется, что наша комната, где живут с недавних пор моя мама, моя тетя и моя бабушка, была в опасной близости к скандалу со второй комнатой нашей квартиры. Скандал этот я пересказать не могу. Это что-то взрослое и очень неприятное. Я только знала, что там живет какая-то девочка и какой-то мальчик, и больше я ничего не знала. А когда бабушка нас взяла в театр, то оказалось, что это моя двоюродная сестра. И оказалось, что у нас разный уровень социальных притязаний. Она никогда не ездила ни в метро, ни на электричке, ну уж и конечно, не видела никакого Подгороднего, где находится квартира моего дедушки и ГДО – Гарнизонный Дом Офицеров, где мы и смотрели спектакль по «Денискиным рассказам».
И узнайте, дорогие мои, она, оказывается, актриса. Она выступает на сцене, поет русские народные песни, и ей девять лет. А мне – шесть. Я так в нее влюбилась, ну просто сразу. Я хочу быть как она, хочу с ней дружить. И даже хочу, чтоб мы с ней поехали, если нас обеих бабушка возьмет, на следующие праздники в деревню, и чтобы она спела русские народные песни. Ведь деревня сейчас безголосая, никто никаких песен не поет. А мы из города привезем. Ее мама говорит, что за границей русские песни ценят, и скоро она поедет туда их петь. Когда мы ехали в город, одна тетенька в электричке говорила моей бабушке, что русскую народную песню город к себе утащил, поэтому и не поют, кончились. Вот я и придумала, чтобы Ариша приехала и спела. А та женщина все убеждала бабушку в электричке, что город все из деревни утянул: и лапти, и верования, и песни. Ничего не оставил, как шаром покати. Одно оставалось: пятаки да крестики в земле неучтенные, да и те с недавних пор городские энтузиасты с металлоискателями вытянули, оставив в земле только ржавые гвозди и пробки от бутылок. Бабушке от такого поездного апокалипсиса поспешила, взяв нас за руки, перейти в другой вагон.