Лютер
Шрифт:
Папа Лев умер, в этом не было теперь никакого сомнения. Согласно обычаю, тело положили в пяти шагах от алтарных ступеней мраморной часовни. Широкие пурпурные одежды из парчи и шелка скрывали тело почти целиком. В головах и в ногах стояли массивные золотые канделябры, но огарки свечей в них распространяли скорее тьму, чем свет. Лицо Папы под огромной митрой не вызывало ни сострадания, ни страха. Черты его до странности заострились, кожа отсвечивала желтизной, как пергамент. Возможно, врачи слишком долго выпускали из его жил кровь — пожалуй, ни кровиночки не осталось. Алеандр разглядывал сложенные руки Папы. Голубоватые ладони были все в морщинах. Ни одного драгоценного камня на тощих пальцах. Неужели ему было все равно? Или же известны случаи, когда кто-то посмел ограбить покойного?
На скамье возле умершего сидел кардинал Каэтан. Его окруженные глубокими морщинами глаза были закрыты, но губы безостановочно шевелились. Алеандр невольно задал себе вопрос, искренне ли скорбит его старый наставник об уходе Папы, или же он втайне благодарит Господа за то, что тот раз и навсегда избавил его и весь Рим от сумасбродства Льва. Он мысленно вернулся к тому разговору, который у них состоялся много лет назад, вскоре после выборов Папы. Какие грандиозные надежды связывали они с ним! И Алеандр, и Каэтан были единодушны в уверенности, что папа Лев X — самый подходящий человек для того, чтобы искоренить коррупцию и пороки в Ватикане. Но получилось так, что они, как и бесчисленное множество других людей, были жестоко разочарованы. Хотя Лев был умным и прозорливым политиком — с каким воистину священным рвением бросился он в пучину борьбы за кандидатуру германского императора! — столь необходимые реформы Церкви он едва начал. То же касалось и его борьбы с ересью в империи. Зато Папа на широкую ногу устраивал празднества, пышно выезжал на охоту и оставил огромные долги. С того самого момента, когда Папа навсегда смежил веки, толпы заимодавцев ежедневно стучатся в ворота дворца, требуя назад свои деньги.
Алеандр с нетерпением наблюдал за тем, как епископы, кардиналы и другие сановники проходили мимо усопшего, отвешивая низкие поклоны. Когда он наконец-то заметил рядом простого монаха, тут же бесцеремонно схватил его за рукав.
— Ради Бога, брат, неужели вы не можете поставить еще хотя бы пару свечей? — прошептал он. — В таком мраке, не приведи Господь, кто-нибудь сломает себе шею!
— Мы уже все свечи из галерей перенесли сюда, в часовню! — Монах пожал плечами. Потом, понизив голос, добавил: — Б о льшая часть свечей осталась от других погребений. У нас просто-напросто… нет денег!
Алеандр угрюмо кивнул. Он отпустил монаха и повернулся к кардиналу, который так и сидел на своей низкой скамье. Когда старик узнал своего бывшего любимца, усталая улыбка скользнула по морщинистым щекам.
— Вы знали об этом, Джироламо? Восемьсот тысяч дукатов долга… Строительство собора Святого Петра прекратилось, архитекторы и каменотесы остановили работу. — Он мучительно закашлялся. — Можно, я вам кое-что скажу?
— Вам вредно так волноваться!
Каэтан махнул рукой, протестуя.
— Если бы Лев еще пожил, он продал бы Ватикан и всех нас пустил бы по миру.
Они вместе покинули сумрачную часовню, уходя прочь от песнопений монахов, мертвого Папы и воспоминаний о напрасно прожитых годах. Они бесцельно бродили по залам и коридорам, пока не оказались в большом парадном зале. Каэтан остановился у стены, обтянутой розовым шелком. Взгляд его задержался на портрете покойного Папы. Портрет принадлежал кисти художника Рафаэля и был написан незадолго до смерти Папы.
— Хотите получить этот портрет? — хитро подмигнув, спросил кардинал.
Алеандр шумно вздохнул, но ничего не ответил. Ему трудно было представить портрет умершего в своих личных покоях. И вообще было неизвестно, захочет ли преемник Льва оставить Алеандра в Ватикане. После неудачи на рейхстаге его, конечно, вернули в Рим, но что это означало, Алеандр догадаться не мог.
— Я так и думал… Этот портрет не совсем в вашем вкусе, друг мой, — насмешливо заявил кардинал. — Никому этот Рафаэль не нужен… Какая ирония судьбы! Человек ставит на карту будущее церкви, рискуя тем, что начнется раскол, и всё лишь потому, что хочет видеть на императорском троне не короля Испании, а короля Франции. — Он отвернулся от угрюмого лика Папы, запечатленного на картине, и отступил на шаг назад. — Но перед самой своей смертью он разбивает того самого француза и всю ночь празднует победу; в результате простужается, скоротечная лихорадка, и… — Каэтан смолк, не закончив фразу.
Алеандр продолжал рассматривать полотно. Да нег, собственно говоря, все не так уж плохо. Приспособиться можно и в новых условиях. В Ватикане испокон веку самым главным было наладить контакты с нужными людьми.
— Вы не любили его? — спросил он старого кардинала через некоторое время.
— Лев X мог изменить мир. Он мог реформировать Церковь. Вместо этого он навесил на ворота власти дополнительные засовы. Он был духовным карликом, тогда как нам нужен был великан. — Каэтан сделал паузу и тихо добавил: — Такой, как Лютер!
Алеандр не смог сдержать стон. Глаза его засверкали от гнева. Немецкий монах сбежал! Быть может, он давно уже мертв и его закопали где-нибудь под виселицей. Алеандр открыл было рот, чтобы сообщить кардиналу о своих предположениях, но Каэтан остановил его. На его губах заиграла мягкая улыбка.
— Но как другя ценил его общество. Он всегда меня смешил, причем, как правило, не вовремя. От этой его особенности с ума сойти можно было. Все же иногда мне будет его не хватать.
Он протянул руку. Когда Алеандр нерешительно ответил ему рукопожатием, он заметил на пальце Каэтана папский перстень с печаткой.
— Поразмыслите об этом на досуге, Алеандр. Бог в нашей протекции не нуждается!
Старик развернулся и пошел в глубь коридора. Вскоре его сутулую фигуру поглотила тьма.
Катарина фон Бора с помощью сестры Лены проработала план бегства до мелочей. Теперь оставалось лишь молиться о том, чтобы заговор не раскрыли раньше времени.
Сразу же после страстной пятницы у нескольких сестер обнаружилось серьезное желудочное недомогание, которое тут же приписали недавно завезенной рыбе. Одна за другой сестры попадали в лечебницу, которая, чтобы избежать распространения заразы, располагалась не в основном здании, а по другую сторону монастырского двора, возле внешней стены. Эти монахини шли на большой риск, но все они были едины в том, что жизнь в монастырских стенах для них более невыносима.
Когда аббатиса Рената и большинство монахинь находились в церкви на литургии в пасхальную ночь, у каменной стены остановилась крытая повозка, запряженная парой лошадей. В ней стояло девять больших бочек — в таких обычно привозили из Торгау селедку. Человек на козлах осторожно поглядывал через плечо. В кустах кричала ночная птица, а издалека доносилось ангельское пение монахинь. Ворча себе под нос, кучер погнал лошадей по узкой дорожке, пока наконец не показалась колокольня монастырской церкви. Глаза его вглядывались во тьму в поисках условного сигнала. И действительно, в крохотном окошке на монастырской стене загорелся мерцающий огонек Кучер облегченно вздохнул и покачал фонарем, который висел у него на облучке. Теперь оставалось только ждать.