Люйши чуньцю (Весны и осени господина Люя)
Шрифт:
Единственная идея, которой они привержены как идее, — это идея уместности того или иного деяния или аргумента в данный момент времени: именно поэтому высшей ценностью в мудреце им представляется не его разум сам по себе, и не его дэ, а то, что благодаря им он способен «откликаться на время», т. е. действовать всегда в соответствии с моментом.
Замкнувший весь мир в систему строгой необходимости, предписавший всему мыслить лишь в рамках собственной функции, сам мудрец как сверхценность, парадоксальным образом оказывается за пределами этой системы; уподобившись непосредственно великому единому, он «повелевает и контролирует», а все прочие, уподобленные им двойственному, «повинуются и исполняют». Именно здесь лежат истоки всех «моральных истин» мудреца: все, что на благо такому порядку, — истинно, все, что во вред ему, — ложно. Отсюда тот откровенно прагматический уровень, на котором порой проявляется единое в «Люйши чуньцю» — так, здесь прямо говорится, что и правитель, и сын неба (мудрецы на царстве) придерживаются единого, чтобы «иметь возможность править безраздельно», так как «только единое обеспечивает порядок, два же порождают смуту». Само собой, «властвующие придерживаются единого» [234] .
234
Наст, изд., с. 283.
Этим объясняется поразительная всеядность мудреца в отношении всевозможного знания. Он готов признать истиной все, что угодно, даже не подвергая анализу на уровне рассудка, составляющего, по его собственному определению, главное сокровище его сердца, если эта «истина» полезна ему в данный момент: «даже у Цзе и Чжоу было наряду с тем, чего следует страшиться, то, чему следовало бы поучиться;
235
Там же, с. 106.
236
Там же, с. 107.
Именно поэтому и в «Люйши чуньцю» мы находим, по большей части, «мех» от самых разных «лис». Разностильность разделов и фрагментов памятника объясняется именно разнообразием источников, из которых авторы черпали материал.
Анализ источников, составляющих памятник, — тема отдельной разработки. Мы можем указать лишь на одно из направлений, в котором, на наш взгляд, может двигаться подобное исследование. Так, для нас очевидна связь части материала, приводимого в «Люйши чуньцю», с построениями школы инь-ян, что отмечают и другие авторы [237] . Причем влияние этой системы, как мы видели, проявляется далеко не в одних только «Полунных указах», — нумерология «Люйши чуньцю», да и базисный, по нашему мнению, принцип «соответствия времени» также восходит к учению, связываемому с именем современника Люй Бувэя — Цзоу Яня.
237
Хэ Линсюй. Указ. соч. С. 164; Fung Yu-lan. A short history of Chinese philosophy. N. Y.-London, 1966. P. 135.
От последнего до нас не дошло никаких текстов, однако в главе семьдесят четвертой «Исторических записок» Сыма Цяня говорится, что: «Цзоу Янь начинал с маленьких объектов, а затем переходил к большим, и так до тех пор, пока не достигал не имевшего пределов» [238] .
Далее у Сыма Цяня говорится, что Цзоу Янь начал с классификации известных гор Срединного царства, великих рек, долин, птиц и зверей, продуктов вод и почв, а также всяких диковин, а затем перешел к тому, что за морями, и что не видно людям и т. д. Он также считал, что Срединное царство занимает одну восемьдесят первую часть мира, — одну из девяти областей, входящих в девять пределов, причем каждый предел состоит, в свою очередь, из девяти областей.
238
Fung Yu-lan. Op. cit., p. 135; Сыма Цянь. Исторические записки (Ши цзи). Т. 7, с. 169.
Что же касается исторических концепций Цзоу Яня, то Сыма Цянь пишет, что он сначала говорит о современности, а затем возвращается к временам Хуан-ди, записи о котором сохранились у ученых людей. Далее он прослеживает великие события веков подъема и упадка, описывает случавшиеся при этом знамения и порядки, существовавшие в те времена, и так доходит до времен, когда небо и земля еще не были рождены, переходит к глубокому и туманному, тому, что не может быть понято. Начиная со времени разделения неба и земли, он говорит об изменениях и превращениях пяти стихий и о различных методах правления и разнообразных знамениях, соответствующих каждой из стихий [239] .
239
Fung Yu-lan. Op. Cit., p. 136; Сыма Цянь. Указ, соч., с. 169-170.
Теперь, ознакомившись по описанию Сыма Цяня с естественнонаучными и историко-политическими воззрениями Цзоу Яня, предлагаем читателю обратиться к тексту «Люйши чунь-цю» на с. 181-194 настоящего издания.
На наш взгляд, изложенное здесь прекрасно вписывается в систему Цзоу Яня, какой она предстает в изложении Сыма Цяня.
Мы можем лишь указать, что в «Люйши чуньцю», как в силовом поле, преломились, по-видимому, почти все традиционные линии древнекитайской мысли, а следовательно, в той или иной степени в нем представлены все варианты стиля древнекитайской философской прозы. Можно указать и на обширные вариации в стиле Моцзы там, где речь идет о погребении, и на многочисленные варианты притч «Лецзы», и на пассажи в стиле Мэнцзы, и на полемические замечания по его адресу, и на конфуцианского толка рассуждения о музыке и обряде, и, разумеется, на параллелизм хода некоторых рассуждений ходу мысли Сюньцзы или идеям Шан Яна и Хань Фэя. Можно, наконец, указать, что за высказываниями авторов о подражании небу и земле проступает идея возврата к природе в духе Лаоцзы, а нарисованный нами, быть может, в несколько гротескной форме великий отказ мудреца от знания и рассудка приводит нас на страницы главы тридцать третьей «Чжуанцзы», а там недалеко и до Ян Чжу, которого мы помянули в скобках в связи с проблемой целостности («волосок»).
Можно также указать и на то, что система «Люйши чунь-цю», без сомнения, имела не только «входы», но и «выходы», и в связи с этим вспомнить, что основные категории, которыми мы оперировали при анализе текста на различных уровнях, — небо, земля, инь, ян, пять стихий и человек — представляют собой десять слагаемых материального мира у Дун Чжуншу, причем инь и ян прямо определяются у него как разного качества ци [240] . Впрочем, мы опять будем вынуждены заниматься самым поверхностным, доступным в рамках предисловия перечислением. Посему автор вынужден на данном этапе ограничиться сказанным.
240
Fung Yu-lan. Op. cit., p. 193.
Г. Ткаченко
КНИГА ПЕРВАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Первая луна весны / Мэнчунь-цзи [241]
В первую луну весны солнце — в Инши [242] . На закате восходит Шэнь [243] , на рассвете — Вэй [244] . Дни этой луны — цзя и и [245] , ее да — Тайхао [246] , шэнь — Гоуман [247] , твари — чешуйчатые [248] , нота — цзюэ [249] , тональность — тайцу [250] , число — восемь [251] , вкус — кислый [252] , запах — козлиный [253] , жертвы — дверям [254] , и первейшая — селезенка [255] . Восточные ветры растапливают лед, твари пробуждаются от зимней спячки, рыбы поднимаются ко льду, выдры приносят в жертву рыбу [256] , дикие гуси тянутся к северу. Сын неба поселяется в левых покоях Цинъяна [257] , выезжает в колеснице луань [258] , правит конями — лазурными драконами [259] . Водружает зеленое знамя, облачается в зеленое одеяние, убирается зеленой яшмой [260] , вкушает пшеницу и баранину [261] . Его ритуальная утварь — с «просторным» узором (шу и да) [262] .
241
Начальные двенадцать глав (пянь) первых двенадцати книг (цзюанъ), образующих раздел «Записей» (цзи), в совокупности представляют собой текст, известный как «Полунные указы». Аналогичный текст присутствует как «Юэ лин» (гл. 6) в «Ли цзи» и как «Ши цзэ сюнь» (цз. 5) в «Хуайнань-цзы». Три последовательных главы этого типа символизируют один из «четырех сезонов» (сы ши) года, поэтому их заглавия содержат знаки мэн, чжун и цзи, обозначающие соответственно первую, вторую и третью луну (юэ) текущего сезона. «Мэнчунь-цзи», таким образом, означает: «Запись, соответствующая первой весенней [луне]». По календарю, которым предположительно руководствовались авторы «Люйши чуньцю», так называемому сяскому, мэнчунь была первой луной (чжэн юэ) года.
242
Инши — одно из «28 зодиакальных созвездий»; расположено в северной части небосвода, соотносимой с областью царства Вэй и конфигурацией (сян) «Сюаньу». По современным представлениям, «Ши» объединяет альфу и бету созвездия Пегас. Начальные фразы составляющих «Полунные указы» глав указывают на «прохождение» солнца через область (фэнь е) небосвода, занимаемую одним из «28 созвездий» (в данном случае — через область созвездия «Ши»), и тем самым — на способ определения календарного времени для проведения необходимых ритуальных (символических) и административных (реальных) действий носителем высшей власти — «сыном неба» (тянь цзы).
243
Шэнь — одно из 28 созвездий, в современном созвездии Орион.
244
Вэй — одно из 28 созвездий, в современном созвездии Скорпион.
245
Циклические знаки цзя и и корреспондируют со стихией дерева и, следовательно, с весной.
246
Тайхао — мифический император Фуси, чье правление находилось под покровительством стихии дерева, отчего жертвы ему приносились на востоке.
247
Гоуман — природный дух (шэнь) деревьев.
248
Весне соответствовали твари, покрытые чешуей, в частности рыбы и драконы.
249
По комментарию, нота цзюэ корреспондирует с деревом.
250
Одна из двенадцати, по числу лун, тональностей.
251
Дерево занимает третью позицию в системе пяти стихий, откуда следует его число (5 + 3).
252
Вкус дерева — кислый.
253
Считалось, что таков запах дерева.
254
Весной «пробуждающиеся твари открывают дверки своих норок», поэтому жертвы приносятся дверям.
255
По одной из версий, селезенка ассоциируется с деревом.
256
Выдра раскладывает на берегу пойманную рыбу, что и считалось «жертвоприношением».
257
Дворец сына неба (императора) назывался Минтаи и имел сложную структуру. В частности, Цинъян представлял собой восточную часть дворца, состоявшую из трех помещений, по числу весенних лун: собственно Цинъяна и левых (северных) и правых покоев (гэ). Каждую луну сын неба переселялся в помещение Минтана, корреспондировавшее с данной луной по схеме пяти стихий.
258
Первоначально «луань» — обозначение зеленого феникса; в данном случае имеется в виду колесница с «фениксовыми» колокольчиками.
259
Крупные кони, по комментарию — ростом выше 8 чи.
260
Зеленый (цин) цвет убранства корреспондирует с цветом стихии дерева.
261
Пшеница корреспондирует со стихией дерева, баранина — со стихией огня. Последнюю избирают в качестве ритуальной пищи, чтобы с ее помощью изгнать холод.
262
Возможно, узор на ритуальных сосудах ассоциируется с «проветриванием» (шу и да), соответствующим весеннему состоянию гармонического эфира (ци).
В этой луне справляют личунь — становление весны. За три дня до становления весны тайши [263] , явясь пред сыном неба, возвещает: «В такой-то день быть становлению весны: жизнетворная сила [264] начинает проявляться в деревьях!» Тогда сын неба постится. В день становления весны сын неба самолично ведет трех гунов, девять цинов, чжухоу и дафу [265] в Восточное предместье для инчунь — встречи весны [266] . По возвращении жалует при дворе цинов, чжухоу и дафу. Повелевает сянам [267] наставлять в добре, объявлять указы, раздавать награды, оказывать милость всем вплоть до простого народа. Награды и пожалования следуют по порядку: каждому воздается должное. Повелевает тайши хранить своды, блюсти каноны, следить за обращением неба, солнца, луны, звезд и созвездий, не допуская ошибок в определении их местоположения и хода, не теряя основы и утка, беря за основу постоянное.
263
Тайши — придворный историограф, в обязанности которого входило наблюдение за ходом светил и составление календаря.
264
Жизнетворная сила (шэндэ) весны проявляется в порождении и росте всего живого.
265
Три гуна и девять цинов — высшие чины государства, чжухоу и дафу — аристократия.
266
Ритуал встречи весны совершался в восточном предместье за стенами города на расстоянии восьми ли, так как восемь — число весны. Возможно, ритуал был посвящен Тайхао и Гоуману.
267
Сяны — три гуна (см. примеч. 25).
В этой луне сын неба возносит в благоприятный день молитвы к шанди [268] об урожае. Затем избирают благоприятное время, и сын неба, самолично водрузив на колесницу между латником и колесничим лемех, ведет трех гунов, девять цинов, чжухоу и дафу пахать посвященное ди поле. Сын неба трижды налегает на плуг, три гуна — пять раз, цины, чжухоу и дафу — девять. По возвращении сын неба поднимает кубок в Тайцинь [269] , три гуна, девять цинов, чжухоу и дафу ему служат. Это называется «вино за труды».
268
Шанди (Ди) — верховный предок (владыка) или предки (ди), также — небо; впоследствии приобрел антропоморфные черты.
269
Тайцинъ — храм предков.