Люйши чуньцю (Весны и осени господина Люя)

Люй Бувэй

Истоки борьбы теряются в дали времен. Ее невозможно воспретить и ей невозможно воспрепятствовать. Посему мудрые цари древности использовали войско лишь для верных целей, но ни один из них не упразднял военное сословие как таковое.

Когда в семье не в ходу строгое слово и порка, сыновья и дочери тут же начинают шалить. Когда в государстве не в ходу казни и наказания, в народе тут же начинают притеснять и обманывать друг друга. Когда в мире не в ходу сбор дани и карательный поход, чжухоу тут же ополчаются друг на друга. Посему в семье не упраздняют строгое слово и порку, в государстве не упраздняют казни и наказания, в мире не упраздняют сбор дани и карательный поход. Все дело в том, применяются ли эти вещи искусно или неумело. Посему мудрые цари древности использовали войско лишь для верных целей, но ни один из них не упразднял военное сословие как таковое.

Бывает, что люди травятся плохой едой. Но было бы глупо на этом основании запретить есть всему миру. Бывает, что люди тонут, плывя в лодке. Но было бы глупо на этом основании запретить плавать в лодках всему миру. Бывает, что люди из-за войны утрачивают свое государство. Но было бы глупо на этом основании уничтожать войско во всем мире. Войско запретить невозможно. Оно подобно воде и огню. Если ими пользоваться умело, это принесет счастье, если же не уметь с ними обращаться, это навлечет беду. Оно подобно также снадобью. Доброе снадобье возвращает человека к жизни, а отрава приводит его к гибели. Также и войско, используемое с сознанием долга, для мира подобно доброму снадобью.

Войско существует издавна, и не было такого, чтобы оно оставалось без употребления хоть малое время. В этом смысле не отличались друг от друга благородные и подлые, великие и малые, мудрые и невежественные. Просто были в этом деле большие и малые, вот и вся разница.

В чем же сокровенная суть войны? Война — в мыслях, которые скрывают и стараются не обнаруживать, и в бешеных взглядах; война и в притворных минах, и в дерзких речах; война — и когда поддерживают, и когда отталкивают, и когда вступают в союз, и когда предают его; и когда вступают в единоборство два силача, и когда на поле брани сходятся три армии. Эти восемь вещей и есть война, борьба между слабым и сильным.

Те, кто в наше время страстно выступает за упразднение войска, сами воюют всю свою жизнь, того не сознавая. Это, наконец, глупо. И хотя они сильны в речах и искусны в спорах, а ученость их весьма обширна, они не находят слушателей. Посему мудрые цари древности использовали войско лишь для верных целей, но ни один из них не упразднял военное сословие как таковое. Посему войску, верному долгу, которое приходит, чтобы покарать мятежного правителя и избавить народ от мучений, народ радуется, как почтительный сын, завидевший любящего отца, как голодный, узревший роскошные яства. Народ приветствует победителя и устремляется ему навстречу, как спущенная с тугого лука стрела перелетает долину, как долго накапливавшаяся вода, прорвавшая дамбы и плотины. Ибо даже средней руки правитель не всегда в состоянии удержать при себе народ, не тем более ли правитель мятежный!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

О мятеже / Чжэнь луань

В наш век мир погряз в смуте. Страдания народа невозможно преумножать. Владык мира больше нет, разумные скрываются в печали. Властители нашего времени предались своим страстям и отдалились от народа, черноголовым некому поведать о своих горестях.

Если бы в наш век нашлись мудрые властители и благородные служилые люди, которые сумели бы со вниманием отнестись к этим речам, они направили бы свое войско к благому. Тогда народ, стоящий ныне на грани смерти, вновь вернулся бы к жизни; обреченные позору вернулись бы к чести; обреченные страданию обрели бы покой.

Когда властитель предается собственным страстям, даже средней руки человек предпочитает бежать от своего правителя, оставлять свою родню; не тем более ли неразумный?! Посему, если явилось бы преданное долгу войско, ни властители нашего века не сумели бы удержать в повиновении свой народ, ни отцы не в силах были бы сдержать своих сыновей.

Посему для того, кто желает встать в мире над народом, нет ничего важнее, чем выдвинуть владеющих дао и отставить утративших дао, наградить преданных долгу и покарать забывших долг. Ученые нашего времени по большей части осуждают наступательные войны. Будучи против наступательных войн, они, естественно, обращаются к войнам оборонительным. Но если обратиться исключительно к оборонительным войнам, тогда не может быть и речи о том, чтобы суметь выдвинуть владеющих дао и отставить утративших дао, наградить преданных долгу и покарать забывших долг. Благо и несчастье стоящего над народом в мире зависят от понимания им этих суждении.

Ведь наступательные и оборонительные войны едины по сути, они различаются лишь по форме. Если пытаться отрицать это с помощью искусных речей, невозможно прийти к твердым основаниям.

Когда человек не понимает, в чем суть суждения, он просто глуп. Когда же понимает, но обманывает себя — он лицемер. Глупец же и лицемер ни на что не годны, несмотря на все их красноречие. Такой отвергает то, что другие одобряют, одобряет, когда другие отвергают; наносит вред, хотя бы и стремился к благу, подвергает опасности то, чему желает покоя. Нет большей напасти для властителя мира и худшего несчастья для черноголовых, чем такого рода пустословие. Всякий, кто в помыслах устремляется к народному счастью, да не оставит самым пристальным вниманием эти суждения.

Средь деяний наступательной войны нет таких, которые не были бы направлены на наказание утративших дао и возмездие забывшим долг. Нет большего счастья и большего блага для черноголовых, нежели наказание утративших дао и возмездие забывшим долг. Препятствующий этому отстраняет владеющего дао и нападает на верного долгу. Это — предатель дела Тана и У и продолжатель преступлений Цзе и Чжоу [306] . Единственное, чем можно устрашить утративших дао и изменивших долгу, — это кары. Единственное, чем можно отличить владеющих дао и верных долгу, — это награды. Если оставить жить утративших дао и забывших долг, это будет им наградой. И если оставить владеющих дао и верных долгу в беде, это будет им карой. Награждать злых и карать добрых и при этом желать править народом — это невыполнимо. Посему нет ничего более повергающего мир в смуту и народ черноголовых в горесть, нежели такого рода теории.

306

Тан — император Чэн Тан (1711-1698 гг. до н.э.), основатель династии Инь, У — император У-ди (1066-1063 гг. до н. э.), основатель следующей за ней династии Чжоу. Оба они в китайской традиции предстают идеалом добродетельного правителя Поднебесной, благодаря заслугам которого существует созданная им династия, пока запас ее духовной потенции дэ не израсходован. Цзе и Чжоу — это Цзе-ван и Чжоу Синь, запятнавшие себя распутством и многочисленными злодеяниями. Они были не только духовными антагонистами Тана и У, но также их противниками на поле боя и пали от их руки. Цзе и Чжоу, от которых, согласно преданию, «отвернулось небо», традиционно олицетворяют зло и неправду.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

О прекращении бед / Цзинь сэ

Среди аргументов в защиту исключительно оборонительных войн нет такого, который не брал бы под защиту беспутство и не был бы на руку неверности. Нет большего зла, чем защита беспутства и попустительство неверности, для народа Поднебесной. Такого рода защитники и попустительствующие в лучшем случае действуют словом, но затем могут прибегнуть и к оружию.

Если желают убедить словом, стараются привлечь на свою сторону большинство. И вот дни и ночи напролет размышляют только об этом, утруждают сердце, напрягают мозг. Встав, бормочут об этом, ложась спать, видят это во сне. Иссушают губы и легкие, растрачивают душевные силы и ранят себе душу. Ищут подтверждения своим мыслям в деяниях трех властителей и пяти предков, выискивают подтверждения своим делам в замыслах пяти бо, знаменитых героев. Поутру собирают совет и расходятся поздней ночью, проводя время в попытках переубедить сторонников войны, не жалея доводов и слов, стараясь разъяснить свое дао врагу.

Но дао приходит конец, слова иссякают, а покорности не видно; посему остается лишь обратиться к оружию. Когда же обращаются к оружию, всегда торжествует природа борьбы, состоящая в том, что надо убивать. А это есть убийство невинных, вынужденных защищать утративших дао и забывших долг. Но сохранить жизнь утратившим дао и забывшим долг было бы продлением страданий Поднебесной и отсрочкой ее благоустроения. Хотя бы и были счастливые знамения, пророчащие победу, зло все же будет расти.

Закон древних царей состоял в том, чтобы награждать добрых и карать злых. Таково было дао древности, и изменить этого нельзя. Если, невзирая на то, справедливо или несправедливо дело, держаться исключительно оборонительных войн, то это будет величайшим нарушением справедливости и глубочайшим горем для народа Поднебесной. Посему нельзя осуждать или признавать наступательные войны как таковые, так же как нельзя признавать или осуждать как таковые войны оборонительные. Единственное, из чего следует исходить, — это справедливость или несправедливость войны. Если война ведется во имя справедливости, то она может быть как наступательной, так и оборонительной. Но если война ведется против справедливости, недопустимы ни наступательные, ни оборонительные войны. Сяский Цзе и иньский Чжоу в беспутстве своем зашли столь далеко оттого, что им сопутствовала удача, как сопутствовала удача и таким разбойникам, как уский Фучай или Чжи Бояо. И по-видимому, цзиньский Ли, чжэньский Лин и сунский Кан в своих злодеяниях зашли столь далеко также оттого, что им везло.