Люйши чуньцю (Весны и осени господина Люя)

Люй Бувэй

Когда три племени мяо не покорились, Юй предложил пойти на них военным походом. Шунь тогда сказал: «Можно достичь того же самого, применяя силу внутреннюю». Три года действовал он силой духа, и три мяо покорились. Услышав об этом, Конфуций сказал: «Тому, кто приобрел такое расположение духа, не страшны ни Минмэн, ни даже [проход] Тайхан. Об этом и сказано: «Скорость распространения силы духа выше скорости, с которой гонцы способны передать повеления [правителя]». Но лишь тому, кто [сам] пришел в такое расположение внутренней силы, ясно, что есть сила духа». Поэтому в чжоуском Минтане [все] металлическое помещали в заднем ряду, и это делалось специально, чтобы продемонстрировать [принцип] «сначала внутренняя сила духа, и лишь потом сила оружия». А вот Шунь разве был таковым? Но вот его деяние — когда он спрятал все оружие — передалось всему дому Чжоу!

Цзиньский Сянь-гун из-за своей [второй] жены Ли-цзи удалил от себя наследников. Наследник Шэнь Шэн поселился в Цюйво, княжич-гунцзы Чжун Эр — в Пу, гунцзы И У — в Цюй. Ли-цзи обратилась к наследнику: «Прошлой ночью наш правитель видел во сне [твою мать] Цзян [ши]». Тогда наследник принес жертву духу матери и отправил жертвенное мясо гуну, но Ли-цзи [подменила его] отравой. Когда гун собирался вкусить от жертвенного, Цзи сказала ему: «Оно долго было в пути, пусть кто-нибудь попробует первым». Тот, кто попробовал, умер, а когда мясо дали собаке, она сдохла. Гун тогда обвинил наследника. Наследник не посмел оправдываться, сказав: «Если правителя лишить Ли-цзи, то он ни спать спокойно, ни есть с аппетитом не сможет». И он закололся мечом. Тогда гунцзы И У бежал из Цюй в Лян, а гунцзы Чжун Эр — к варварам-ди. Когда он по пути к ди проезжал через Вэй, вэйский Вэнь-гун был с ним непочтителен. Когда, миновав Лу, он достиг Ци, циский Хуань-гун как раз умер. Тогда он покинул Ци и отправился в Цао. Цаоский Гун-гун, увидев, [что он в лохмотьях], велел ему спуститься в пруд и наловить своей одеждой рыбы. После Цао он проезжал Сун, и сунский Сян-гун принял его со всеми подобающими церемониями. Когда он достиг царства Чжэн, чжэнский Вэнь-гун никакого уважения не оказал, и тогда [советник ] Бэй Чжань стал его увещевать: «Как слышал ваш слуга, мудрый властитель не унижает попавшего в беду. Посмотрите, те, кто последовал за цзиньским княжичем, — сплошь мудрецы. Если вы, правитель, не уважаете его, то лучше убейте!» Чжэнский правитель его не послушал. Тот покинул Чжэн и отправился в Чу, чуский Чэн-ван обошелся с ним небрежно. Когда же, покинув Чу, он отправился в Цинь, циньский Му-гун отправил его обратно домой. Однако Цзинь к этому времени пришло в нормальное состояние; там подняли войска в поход на Чжэн и потребовали выдачи Бэй Чжаня. Бэй Чжань тогда обратился к чжэнскому правителю: «Лучше вам выдать меня, вашего слугу». Чжэнский правитель сказал: «Это было моей ошибкой». Бэй Чжань сказал: «Если моя смерть может спасти государство, я охотно пойду на это!» Бэй Чжань отправился в стан цзиньцев, и Вэнь-гун собрался изжарить его в масле. Бэй Чжань, схватившись за край котла, вскричал: «Воины всей армии, слушайте меня, Чжаня! Отныне и впредь да не будет так, чтобы вы были верны своему правителю, так как верные своему правителю будут изжарены в масле, [как я]». Вэнь-гун тогда простил его, прекратил войну, а его самого вернул в Чжэн. Итак, Бэй Чжань остался верен своему правителю, выполнил свой долг по отношению к Чжэн и при этом был помилован Вэнь-гуном. Следовательно, польза от следования нравственному закону весьма велика.

Глава моистов Мэн Шэн был в хороших отношениях с чуским Янчэн-цзюнем. Янчэн-цзюнь поручил ему охрану своего города и в знак полномочий разломил яшмовое кольцо и половину передал ему вместе с указанием: «Послушаешь того, кто передаст вторую половину». Когда чуский ван умер, подданные ополчились на У Ци, войска собрались к месту погребения. Янчэнский правитель также принял участие в этом, и чусцы обвинили его в [этом] преступлении. Янчэнский правитель бежал, и усцы захватили его область.

Мэн Шэн тогда сказал: «В моих руках порученное мне другим царство; чтобы передать его другому, мне нужен знак. Но сейчас знак мне не предъявлен, а сил сопротивляться врагу нет. Не умереть в такой ситуации невозможно». Ученик его Сюй Жо стал его убеждать: «Если бы ваша смерть могла принести какую-то пользу янчэнскому правителю, правильно было бы умереть. Но, зная, что выгод от этого нет, подвергать [из-за этого] опасности распространение в мире учения моистов невозможно!» Мэн Шэн сказал: «Это не так. Кто я по отношению к янчэнскому правителю? Если не полководец, то младший друг; если и не друг, то подданный. Если я не умру, то отныне и впредь в поисках суровых наставников никогда не станут обращаться к моистам, так же как и не станут искать среди них ни добродетельных друзей, ни верных подданных. Если же своей смертью я продемонстрирую, как относятся к своему внутреннему закону моисты, дело моистов, напротив, будет тем самым утверждено среди будущих поколений! А должность главы моистов я передам Тянь Сян-цзы в царстве Сун. Тянь Сян-цзы добродетелен, так что нечего беспокоиться о том, чтобы учение Мо-цзы прервалось в мире». Сюй Жо сказал: «По вашим же словам я, Жо, прошу о праве умереть первым, чтобы проложить вам путь». Он отступил на шаг и снес себе голову прямо перед Мэн Шэном. А Мэн Шэн послал двоих, чтобы они передали права на должность главы моистов Тянь Сян-цзы. Когда Мэн Шэн ушел из жизни, за ним последовали 180 учеников. Три человека были посланы, чтобы передать его повеление Тянь Сян-цзы, они после этого собирались вернуться обратно в Чу и там умереть вместе с Мэн Шэном, причем, удерживая их, Тянь Сян-цзы говорил: «Права главы школы уже переданы Мэн Шэном мне, и вы обязаны меня послушать». Но они все равно вернулись и покончили с собой. Моисты [всегда] считали, что неповиновение главе школы — нарушение закона, и, конечно, к такому положению дел не могли бы привести одни щедрые награды и суровые наказания. А ныне, когда в мире заходит речь о порядке, по большей части имеют в виду [именно такие] награды и наказания. Этого не поняли бы люди прежних поколений.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Употребление народа / Юн минь

В употреблении народа выше всего — [привитие ему] чувства долга, затем — награды и наказания. Без воспитанного чувства долга нечего и думать, что кто-то пойдет на смерть; без воспитанного понимания — что есть награды и наказания, никого никуда не пошлешь и никому ничего не поручишь. Без этих вещей способных управлять народом не было бы ни в древности, ни в наше время.

[Но] нет универсального способа использования народа, так же как и нет универсальных причин, по которым народ невозможно было бы использовать: возможным это [использование ] делает лишь овладение принципом-дао функционирования [государства].

Хэ Люй использовал войско, никогда не превышавшее [по численности] тридцати тысяч, а Ци использовал войско, которое никогда не превышало пятьдесят тысяч. И эти тридцать или пятьдесят тысяч считались даже избытком. А теперь во внешней сфере не могут остановить врага, а во внутренней не в состоянии защитить [свой] город — и это происходит не потому, что народ непригоден к службе, а потому, что не знают, как заставить его служить. Когда нечем заставить его служить, то даже большое царство, даже благоприятный рельеф, даже многочисленность солдат не принесут никакого проку. В древности часто бывало, что обладавшие Поднебесной утрачивали ее, и это было потому, что не умели заставить народ служить себе. Поэтому необходимо глубоко понимать теорию использования народа на службе. Меч сам не рубит, колесница сама не движется — их обязательно кто-то направляет. Посадишь пшеницу — соберешь пшеницу, посадишь просо — соберешь просо, — никто этому и не удивляется! В использовании народа на службе тоже есть свои виды злаков, и тому, кто не разбирается в этих сортах, нечего молить о богатом урожае в деле использования народа на службе — ничего не может быть глупее!

Во времена Юя в Поднебесной было десять тысяч царств, а ко времени Тана [их осталось всего] три тысячи. Те, кого сейчас уже не существует, все не умели использовать народ на службе. Неумение использовать народ на службе коренится в несовершенстве системы наград и наказаний. Тан и У сумели приспособить к делу народы, [подвластные соответственно] Ся и Шан, постольку, поскольку нашли средства, с помощью которых их можно было поставить на службу. Гуань Чжун и Шан Ян также сумели приспособить себе на службу народы Ци и Цинь, поскольку нашли средства, с помощью которых ставят на службу. Служение [или неслужение] народа имеет свои причины, и для того, кто познал эти причины, нет ничего невозможного в обращении с народом. В использовании народа есть подбора и есть главный строп сети: потянешь за подбору, и все ячейки поднимутся, потянешь за строп — они раскроются! Что же служит стропом и подборой для народа [как сети]? Желание и отвращение. Что за стремление и отвращение? Стремление к славе и выгоде, отвращение от позора и ущерба. Поэтому позор и ущерб — это то, что придает действенность наказаниям, а слава и выгода — то, что составляет привлекательность наград. А когда награды и наказания действенны и существенны, нет ничего, чего бы народ ради них не сделал.

[Когда] Хэ Люй обучал своих людей у озера Уху, мечами били друг друга по плечам [по-настоящему], так что кровь заливала землю, но никто не смел остановиться [без команды]. Гоу-цзянь обучал своих людей при Циньгуне, и народ наперебой бросался в огонь и воду, убитых набиралось больше тысячи, но [атаку] прекращали только по сигналу гонга. Такова была действенность наград и наказаний. Меч Мосе тот же самый для храбреца и для труса, и то, что храбрец пускает его в дело с большим искусством, а трусишка и с ним путается — целиком зависит от умения или неумения владеть мечом.

Люди из Суша напали на собственного правителя, а потом все ушли к Шэнь-нуну. Люди из Миху схватили собственного властителя и передали его в руки Вэнь-вана. Тан и У не просто умели заставить своих людей служить, они могли даже не своих людей заставить служить себе. А тому, кто умеет заставить себе служить даже не своих людей, тому даже при маленьком государстве и небольшом войске возможно совершить подвиг и приобрести славу. В стародавние [и старые ] времена многие объединители мира были из людей в холщовой одежде; значит, все они умели поставить себе на службу то, чем они не обладали [по рождению]. Мысль использовать то, чем не обладаешь — поистине глубока! Искусство-дао [царей] трех династий заключалось не в чем ином, как в упоре на использование доверия народа к самому себе!

Один сунец отправился в путь. Когда его конь не [мог] идти дальше, он забил его и бросил в реку Цзишуй. Затем он вновь пустился в путь, а когда [другой] конь не смог идти дальше, также забил его и бросил в Цзишуй. Так поступал он трижды. Тут уж даже такой, как Цзао Фу с его искусством управления конями, наверное, прекратил бы попытки [ехать с такой скоростью]! Тому же [сунцу], который усвоил лишь внешнее [принуждение] в искусстве Цзао Фу по управлению конями, эта суровость тем более не могла принести успеха в управлении повозкой.

Неразумные среди властителей очень напоминают этого незадачливого путешественника. Не усвоив искусства, владея лишь внешними приемами [правления ], они напрасно прилагают в избытке силу. Получается так, что чем сильнее их воздействие, тем менее управляем народ. Властители погибших царств по большей части и управляли своими народами, излишне пользуясь внешними средствами давления. Понятно, что без применения внешней силы обойтись нельзя, но на нее одну полагаться целиком тоже неверно. Уподобим это солености: соль ведь употребляют в пищу в меру, смотря по величине блюда; если же ее не в меру, то нарушается эта пропорция, и блюдо становится невкусным. Внешняя сила подобна этому: обязательно в ней должна быть пропорциональность, только в этом случае ее можно применить.