Лжец, лжец
Шрифт:
Розы красные,
Фиалки синие.
Ева — шлюха с
проблемным папочкой.
Спрячь своего поскорее
Или она трахнет и его тоже.
Ведя указательным пальцем по выступу лотка для маркеров, я не остановилась, пока не коснулась ластика.
Раздался шепот, но я сосредоточилась на одной крошечной вещи, которая вывела меня из себя. Обнаружив
Отложив ластик, я лениво вернулась на свое место, останавливаясь, чтобы поправить покосившуюся стопку книг, балансирующую на краю стола Уитни.
— А, ладно, — Мистер Маккенна прочистил горло. — Позволь мне позаботиться об остальном за тебя.
Пока я занимала свое место, а он стирал стихотворение, я чувствовала взгляд Уитни на левой половине моего лица. Мне бы хотелось представить, что она чувствовала вину за дело своих рук, но, к сожалению, я не думала, что такое искреннее чувство, как вина, сохранилось бы в ее простом, поверхностном сердце.
Картер Уотсон, придурок, наблюдающий за мной с соседнего сиденья, хихикнул, и я медленно моргнула, когда наши взгляды встретились. Картеру нравилось смотреть на меня так, как будто у нас был общий секрет, но суть секретов в том, что они должны состоять из чего-то, что стоило запомнить; ночь, которую мы провели вместе, была совсем не такой. Кроме того, я почти уверена, что ему пришлось бы прекратить устраивать гребаное шоу из той ночи, чтобы это считалось чем-то вроде секрета.
Мое внимание вернулось к названию стихотворения. Трахальщица папочек Как оригинально. Из всех странностей, с которыми я сталкивалась, папаши — это не мое. У меня скрутило живот при одной мысли об этом, но я созранила невозмутимое выражение лица. Может, я и отвергнутая в Каспиан Преп, но большинство девушек просто делали вид, что меня не существовало, и меня это устраивало. Уитни, однако, имела на меня зуб с того самого дня, как я поступила.
Она все еще смотрела на меня, когда я встретилась с ее зелеными глазами.
Одна бровь выгнулась к линии ее рубиново-красных волос, как будто она только и ждала, что я сказала бы что-нибудь неподобающее.
Кто я такая, чтобы разочаровывать?
Подмигнув, я прошептала:
— Скажи папочке, что я скучаю по нему.
Ее челюсть упала на пол. Лицо белое как полотно.
И вот так просто, этот дерьмовый день почти того стоил.
Если бы вы собрали всех самых богатых снобов Восточного побережья, кормили их с серебряной ложечки сорок восемь часов подряд, затем собрали мешки их пахнущего розами дерьма и сделали из этого школу, вы бы получили высшую школу Каспиан Преп.
Другими словами, я вписывалась в обстановку, как фен в ванну.
Ссутулившись на стуле, я черной ручкой рисовала старый набросок лилии в своем блокноте, пока мистер Доу бубнил о разделении труда. Я заставила себя слушать ради своей оценки, но чем дольше его скрипучий голос резал мне уши, тем резче становились движения моей ручки. Я ненавидела его голос. Я ненавидела блестящую лысину у него на затылке.
Я была в одном жалком шаге от порога, когда услышала это.
— Мисс Резерфорд.
Мои глаза закрылись, ноги остановились, когда студенты толкались вокруг меня.
— Мисс Резерфорд, — на этот раз резче.
Этот гребаный придурок.
Я заскрипела зубами, но в конце концов развернулась, когда последний студент вышел из класса.
Мистер Доу прислонился спиной к краю своего стола, сложив руки на своем массивном, выпирающем животе.
— Наказание. В три часа.
Я сжала лямку своего рюкзака, перекинутого через плечо.
Он бросил взгляд на мой стол.
— На территории школы запрещено курить, не говоря уже о мусоре.
Я неохотно проследила за его взглядом на использованную сигарету под моим стулом, и горечь затуманила мой взор, когда я снова посмотрела на него.
— Я не курю.
Он, конечно, невозмутим, потому что уже знал это.
Он пожал плечами.
— Улики говорят об обратном. Увидимся в три, — он отвернулся и стал рыться в бумагах на своем столе.
Гнев закипал во мне, когда я заставила себя тоже отвернуться.
— Как бы мне ни нравилось твое общество днем, — его голос ударил мне в спину, заставляя остановиться, — мне больно видеть, как ты растрачиваешь свою жизнь впустую.
Я сжала губы, оставаясь на месте, даже когда запах его тяжелого одеколона приблизился.
Затем его слова зазвучали прямо у меня за спиной, проверяя мой рвотный рефлекс.
— Помни, что я тебе сказал, Ева. Я мог бы сделать все намного проще для тебя.
Мой желудок свело, когда он вдохнул, нюхая меня.
— Ты должна воспринимать это как комплимент, понимаешь? Тот факт, что я все еще так хорошо помню твои прикосновения спустя столько времени.
Выражение моего лица стало пустым, когда я смотрела в коридор, наблюдая, как студенты проходили мимо один за другим. Если есть за что быть благодарной прямо сейчас, так это за выражение их чистого, блаженного неведения. Они понятия не имели о разговоре, происходящем всего в нескольких футах от них.
— Вспомните, что я сказала вам, мистер Доу, — закипала я. — Я бы скорее сорвалась с обрыва, чем согласилась бы с тобой на это.
Аромат его одеколона исчез, когда он отступил, и я воспользовалась этой возможностью, чтобы вдохнуть и выдохнуть. Я привыкла к холодным, острым углам оружия, надежно спрятанного между моей тазовой костью и тугим поясом джинсов.
Мой пульс участился, когда я вышла из класса.
Неважно, что моя прежняя жизнь закончилась в четырнадцать лет, когда я стала богатой; тени того года, что я провела на улицах, всегда нашли бы меня. Мистер Доу, возможно, смог бы не обращать внимания на эту часть моей жизни, но нет худа без добра. По крайней мере, он потерял бы свою драгоценную работу, если я рассказала бы, как ему нравилось тратить деньги на тринадцатилетних девочек. Забудьте о его работе — он заслуживал тюрьмы. Может быть, мы оба заслуживали. Не то чтобы я отказывалась от денег. Тем не менее, на занятиях я позволяла себе мечтать об этом, губя его. Но я должна была быть готова разрушить свое собственное будущее в процессе, а об этом не могло быть и речи.