Лживая птица счастья
Шрифт:
— С чего такое ничтожество вообразило, что ею может заинтересоваться наш Повелитель Всего Сущего? — холодно спросил лорд Ваатор. Подперев голову рукой, он уставился на синеглазую красавицу и в его глазах язычками пламени заполыхал гнев.
— С того что Вы находитесь здесь, Ваша светлость. Думаю, только интерес Их Божественности мог принудить Вас появиться у меня и наверняка с официальным предложением руки и сердца, — спокойно ответила Риза.
— А ты не дура, — не сразу отозвался лорд Ваатор. — И что ты мне ответишь?
— Разве уже не всё решено? — насмешливо спросила она.
— Все-таки должно быть получено формальное согласие невесты.
— Оно у Вас есть, я отвечаю «да».
— Эй, а как же твои слова, что скорее ад
— Не стоит обращать внимания на мои слова, сказанные по запальчивости, — Риза лениво прикоснулась пальчиками к его груди. — Ну что, Ваша Светлость, познакомимся поближе?
Мари. Беда не приходит одна
После исчезновения Рени в нашем доме повисла недобрая тоскливая тишина. Господи, как же в нем стало пусто! Оставшись втроем, каждый из нас зажил своей жизнью, почти не соприкасаясь с остальными, и я страшно тосковала без своей вампирской матушки. Больше не было наших уютных женских посиделок на кухне с болтовней ни о чем. Больше никто не устраивал сердитых перепалок с выяснением, чья очередь убирать на этой неделе. Некому больше было сердиться, что второй месяц на окнах болтаются одни и те же нестиранные шторы, а в пепельницах высятся целые горы окурков. Больше никто не объявлял в нашем доме веселый субботник, когда мы всей семьей в авральном порядке приводили в порядок запущенное хозяйство.
Ох уж, эти незабвенные субботники! Наша Рени не очень-то любила, когда в доме хозяйничали посторонние и потому без излишних экивоков привлекала всех домашних в к уборке. Причем подгадывала так, чтобы и Мика не мог отвертеться от участия в ней. Ему неизменно доставались такие «интеллектуальные» занятия как мытье окон и перестановка мебели. Конечно, он недовольно ворчал, говоря, что это сущий идиотизм тратить столько времени на тупую работу, когда в любое время можно вызвать соответствующую клининговую службу. Но глава семьи неизменно сдавался под тяжестью очень весомых аргументов жены как-то: ласковые взгляды с поцелуями и неоспоримыми утверждениями типа, что дом — это святое и что совместный физический труд на благо всей семьи объединяет и облагораживает. «К тому же настоящая уборка и перестановка мебели требуют вдумчивого отношения и никому чужому ее поручить нельзя», — непререкаемым тоном неизменно заявляла Рени и желающих спорить с ней, как правило, не находилось.
На сердитый вопрос Мика, почему он все время должен заниматься женской работой — мойкой окон, Рени убежденно отвечала что, по ее мнению, — это чисто мужская работа. «Милый, когда ты по-тарзаньи висишь под потолком, отмывая огромные панорамные окна, то выглядишь очень мужественно, а у женщин в такой позе крайне неэстетичный вид и вдобавок у них портится маникюр от долгого нахождения в резиновых перчатках».
После недолгих препирательств Мика с тяжелыми вздохами подвязывал волосы банданой и, вооружившись ветошью и средством для мытья стекол, по-пиратски зависал на оконной верхотуре. К порученному делу он всегда относился очень ответственно и окна после его мытья сияли алмазным блеском без малейшего развода на стеклах. Затем, держа на весу какой-нибудь вычурный комод, он бросал яростные взгляды на веселую Рени, легко порхающую по комнате и с задумчивым видом присматривающую новое место для увесистого антиквариата. Стараясь добиться максимальной степени уюта, она по нескольку раз заставляла его переставлять тяжелую мебель. Забавно, что совершив ритуальный круговорот, та почти всегда возвращалось на свое прежнее место.
В общем, во время субботника в нашем доме с утра царил невообразимый кавардак и когда он, перевернутый вверх дном, к вечеру блестел чистотой и порядком, то все облегченно вздыхали и с чувством выполненного долга шли отдыхать. Уставшие до чертиков мы тащились в сауну и бултыхались в артезианском бассейне, а затем с удовольствием ужинали при свечах.
Конечно, я могла бы с ним побороться, но не хотелось обижать Рени, оставляя ее одну в проигрыше. Правда, с появлением Ника шансы игроков уровнялись, и преферанс приобрел свою истинную напряженность. Зачастую мы сражались всю ночь напролет. Точнее играли я и мужчины, а Рени, которая теперь играла только в паре с Ником, заходила с его подсказки. Когда я обижалась на Мика, что он не помогает мне, тот спокойно заявлял, что не поощряет протекционизм в любых его видах. Чертов любитель равных возможностей и здоровой конкуренции! Более того, напав вдвоем на меня, они обдирали меня как липку, даже Рени меньше проигрывала, благодаря Нику. Короче, мужчины всегда выигрывали, но утешало одно, что игра шла без дураков, и никаких поддавков больше не было, и когда я проигрывала по минимуму, то страшно гордилась собой.
Даже небольшие суммы Рени все равно не любила проигрывать и по окончании игры, когда подводили итоги, она обиженно вопила, что они оба жулики и читают наши мысли. Мужчины каждый раз клятвенно заверяли ее, что отключают менталку и битва идет на равных. А Мика ехидно добавлял, что если бы некоторые во время игры меньше болтали по телефону и занимались маникюром, то на пару сотен евро проиграли бы меньше. Рени высокомерно отвечала, что не собирается тащиться на работу с облупленным лаком, а все звонки исключительно ею сделаны по делу. «Ведь должна же я уточнить график деловых встреч на следующую неделю?» Мика тут же иронично осведомлялся: «Это бабские сплетни на вечеринках, ты называешь деловыми встречами?»
Вот тут и начиналось маленькое семейное представление! Рени начинала шутливую перепалку, а Мика с довольной физиономией по мере сил подливал масла в огонь. Когда же она всерьез начинала злиться доведенная им до белого каления, отец тут же подлизывался к ней, прощая весь карточный долг, и довольная парочка, обнявшись, линяла в свою спальню. Даже невооруженным взглядом было видно, что они любят друг друга.
Осиротев, поначалу я болталась дома практически одна. Мужчины зачастую целыми сутками пропадали где-то на стороне. Ник, если и ночевал дома, то я его почти не видела. Он не то чтобы избегал меня, но совсем не горел желанием общаться. А Мика с очень краткими визитами, по-моему, появлялся лишь затем, чтобы проверить в каком я состоянии и не разбежались ли все окончательно из дома. Где он находился в остальное время, никто не знал, включая членов Совета Старейшин, которые на первых порах обрывали наш домашний телефон. Несколько раз поздно вечером к нам заглядывал Томас Штейн, пытаясь застать его. Он пытался отловить отца для переговоров о каких-то страшно неотложных государственных делах, но все бесполезно — того никогда не было дома. Иногда Ник и Штейн приходили вместе и часами о чем-то спорили, но я не интересовалась сутью их разговоров. Даже моя любимая математика больше не занимала меня.
Может быть, со стороны оно выглядит по-детски наивным и легкомысленным, но в душе я не верила, что Рени умерла. Ведь никто из нас не видел ее мертвой, а значит, всегда есть надежда на чудо. Наверно, эта вера впоследствии смягчила боль моей утраты. Конечно, я совершенно точно знала, что ее нет в живых. Как и отец, я почувствовала миг смерти Рени, но надежда не оставляла меня. С упорством достойным лучшего применения, я часами сидела в своей комнате, тупо уставившись в пространство, и терпеливо ждала, когда хлопнет входная дверь, и раздадутся знакомые шаги.