«М» - значит молчание
Шрифт:
— У нее были хобби или интересы?
— Вроде занятия макраме? — спросил он с ноткой горькой иронии. — Едва ли.
— Например, любила ли она готовить? Или что-нибудь в этом роде…
— Мы ели одни консервы. Иногда ей было лень даже бросить их в кастрюлю и разогреть на огне. Я знаю, что говорю о ней негативно, и приношу свои извинения. Возможно, у нее были и хорошие качества, но я их не видел. Главное — она была очень красива и глубоко вонзила в меня свои щупальца.
— Почему вы не ушли?
— По глупости, наверное. Не знаю, это было так давно. Иногда я с трудом вспоминаю, как мы жили, но знаю, что нехорошо. Почему я не ушел? Потому что любил эту женщину больше жизни.
— Понятно, — сказала я, хотя это заявление прозвучало несколько странно после того, что я услышала.
— Тем не менее не мне одному не нравилась наша жизнь, — продолжал он. — Она тоже не была счастлива, но тоже не уходила. По крайней мере до тех пор, пока не исчезла.
— Дейзи сказала, будто вы считаете, что у нее был роман.
— Я это точно знаю.
— Почему вы так уверены в этом?
— Она сама мне говорила.
— В самом деле? И что именно?
— Говорила, что он во сто раз лучше меня. Что он тигр в постели. Мне бы не хотелось вдаваться в подробности. Она приводила меня в бешенство, чего и добивалась.
— Может быть, она все это сочиняла?
— Нет, мэм, не сочиняла. Кто-то был, это точно. Можете мне верить.
— У вас есть какие-то предположения, кто это мог быть?
— Нет.
— Вы никого не подозревали?
Он отрицательно покачал головой.
— Сначала я думал, что это кто-то из Санта-Марии или Оркатта — откуда-нибудь оттуда, но никто никогда не заявлял о том, чтобы там кто-то пропал, вот почему никто не верит ничему, что я говорю.
— Давайте поговорим о вас. Расскажите мне о себе.
— Мне нечего рассказывать. О чем?
Я пожала плечами.
— Вы когда-нибудь служили в армии?
Он угрюмо покачал головой, словно я добавила еще один пункт к списку его несчастий.
— В армию меня не взяли: в 1941 году, когда началась война, мне было пятнадцать лет. Как только мне исполнилось восемнадцать, я попытался записаться добровольцем, но меня забраковали по здоровью. У меня были плохие зубы. У солдата должно быть шесть зубов, чтобы откусывать, и шесть, чтобы жевать. Этим я не мог похвастаться. Позднее я понял, что армия — это не только романтика. Многие парни, жившие по соседству, ушли на фронт и не вернулись.
— Дейзи сказала, что Виолетте было пятнадцать лет, когда вы на ней женились.
— Держу пари, что она сказала вам, почему я женился.
— Я знаю, что она была беременна. Можно было отдать ребенка на усыновление.
— Виолетта бы обязательно сделала это или даже что-нибудь похуже, но я был против. Я хотел этого ребенка. Хотел жениться и иметь семью. Ей ребенок был в тягость. Я очень надеялся, что она изменится.
— Пятнадцать лет — очень юный возраст, — сказала я, только чтобы поддержать разговор.
— К Виолетте это не относится. Она как-то рассказала мне, что имела дело с парнями, когда ей не было еще и двенадцати. Я был у нее не первый и, конечно, не последний.
— Это вас огорчало?
— Ее прошлое? Я плевал на него. Меня огорчало то, что она делала потом. Вы, наверное, слышали, что я бил ее, но палка всегда о двух концах. Она мне изменяла — изменяла снова и снова. Кто может смириться с этим? Вы могли бы?
— На то и существует развод, — ответила я мягко.
— Знаю, но я любил ее и не мог жить без нее. Я думал, что смогу образумить ее. Это все, чего я хотел. Знаю, что так нельзя. Иногда мне даже не верится, что когда-то я был таким, но это так. Она была упрямой, своенравной и не собиралась вести себя прилично. Я был терпелив с ней, насколько мог, но она все равно бросила нас. И разбила мне сердце.
— И вы никогда снова не женились?
— Как я мог жениться? Я остался ни с чем. Не разведен и не вдовец. Да никакая женщина и не пошла бы за меня. Когда Дейзи ушла из дома, я согласился на эту работу. Пастор разрешил мне здесь жить, и с тех пор я здесь. — Он замолчал, стараясь справиться с обуревавшими его эмоциями.
— Расскажите мне о машине.
— Мы поссорились: не помню теперь из-за чего. Я порвал кружевную занавеску, и Виолетта взбесилась, порвала все остальные и бросила их в мусорное ведро. Она пошла в «Голубую луну», и я с ней. Мы начали пить, и она немного успокоилась. Я подумал, что все в порядке, но тут она встала и объявила, что бросает меня. Сказала, что все кончено и на следующий день она уйдет. Я не поверил ни одному ее слову. Виолетта говорила нечто подобное едва ли не каждую неделю. В этот раз она так плакала, что у меня сердце разрывалось. Я пожалел о том, что сделал. Я знал, как много значили для нее эти кружевные занавески. Мне хотелось загладить свою вину за это и за все остальное.
Она видела машину за несколько дней до этого и не говорила ни о чем другом, поэтому я отправился в автосалон и купил ее. Приехал на ней домой и припарковался у входа, затем вошел в дом и предложил ей посмотреть в окно. Увидев машину, она обрадовалась, как ребенок, — я никогда не видел ее такой счастливой.
— Когда это было? Какого числа?
— Третьего июля. За день до того, как она сбежала.
— Она не говорила о том, что хочет куда-нибудь поехать?
— Ни слова. Она была со мной приветлива, как никогда, так что я подумал, что все в порядке. Мы провели субботнее утро вместе — втроем: она, я и Дейзи. У меня была кое-какая работенка днем, но потом я вернулся, и мы кое-что поделали по дому. В пять часов она приготовила Дейзи на ужин ее любимое блюдо — бекон с яичницей. В шесть часов должна была прийти няня. Она купала Дейзи и укладывала ее спать. Виолетта задержалась, чтобы переодеться, и сказала, что мы встретимся в парке перед началом фейерверка.