«М» - значит молчание
Шрифт:
— А как он узнал об этом?
— В городе размером с Сирина-Стейшн все всё знают. Может быть, кто-то заметил, что машина не была припаркована перед домом. Это дало волю сплетням.
— Ходили ли какие-нибудь слухи насчет того, с кем встречалась Виолетта? Кого-то могли подозревать?
— Не помню. Виолетта была шлюхой, так что это мог быть кто угодно. Какой-нибудь парень, которого она подцепила в баре.
— Я вижу, что вас не удивило бы, если бы выяснилось, что она сбежала.
— Нет, черт возьми, конечно бы, не удивило.
— И даже то, что она бросила Дейзи?
Кэти состроила гримаску.
— Дейзи была в то время хныкающей маленькой соплячкой. Салливаны были беднее церковной мыши, их дом был отвратителен, и Фоли избивал Виолетту при каждом удобном случае. Непонятно, почему она так долго терпела.
Я поехала из района, где жила Кэти, в собственно Санта-Марию, где на стоянке возле узкой прогулочной галереи я увидела телефонную будку. Набрав рабочий номер брата Виолетты, услышала женский голос: «Вилкокс констракшн».
— Здравствуйте, меня зовут Кинси Миллхоун. Мне нужно связаться с Кальвином Вилкоксом.
— Могу я спросить, по какому вопросу?
— По поводу его сестры.
Последовала пауза.
— У мистера Вилкокса нет сестры.
— Возможно, сейчас нет, но была. Спросите его, не уделит ли он мне несколько минут. Я хотела бы поговорить с ним.
— Не вешайте трубку, я посмотрю, в конторе ли он.
Я решила, что это отговорка и сейчас услышу, что «его нет на месте», но в следующий момент он сам взял трубку.
— Вилкокс слушает.
Я постаралась быть лаконичной, поскольку он производил впечатление делового человека.
— Приезжайте через полчаса, хорошо? Иначе я не смогу встретиться с вами до следующей недели.
— Уже еду.
«Вилкокс констракшн» была расположена на 166-м шоссе в здании из стекла и стали на узкой площадке, окруженной забором. За столом прямо у входа сидела секретарша, в чьи обязанности, возможно, входили печатание на машинке, делопроизводство, приготовление кофе и выгул немецкой овчарки, спящей возле ее стола.
— Это сторожевая собака, — сказала женщина, бросая на нее нежный взгляд. — Может показаться, будто она спит на работе, но когда садится солнце, она приступает к несению службы. Кстати, меня зовут Вэбс. Мистер Вилкокс сейчас разговаривает по телефону, но через минуту освободится. Хотите кофе? Он уже готов.
— Нет, спасибо.
— В таком случае садитесь.
Она наполнила свою кружку из стального кофейника, но, как только села, зазвонил местный телефон.
— Это он. Вы можете войти.
Кальвину Вилкоксу было за шестьдесят. На нем были рубашка из джинсовой ткани с короткими рукавами и джинсы. Ремень подпоясывал умеренно толстый живот. В кармане его рубашки я заметила пачку сигарет. Редеющие рыжие волосы и рыжеватые веснушки на руках. Щеки обожжены ветром. Ярко-зеленые глаза на загорелом лице. Я поняла, что вижу перед собой мужской вариант зеленых глаз и крашеных рыжих волос Виолетты.
Мы наклонились через стол, чтобы пожать друг другу руки. Он был крупным мужчиной, не высоким, но крепко сложенным. Кальвин подождал, пока я сяду, и только потом уселся в свое вертящееся кресло, привычным движением оттолкнувшись одной ногой от края стола. Подняв руки, он сплел пальцы над головой, что придало ему расслабленный и открытый вид — это было несколько неожиданно. Позади него на стене висела черно-белая фотография, запечатлевшая его на стройплощадке. Его глаз было не видно из-под полей шляпы, в то время как стоявшие по обеим сторонам от него мужчины были с непокрытыми головами и смотрели исподлобья. У одного в руке была лопата, так что, возможно, это церемония закладки фундамента очередного дома.
Кальвин улыбнулся, его явно заинтересовала моя персона.
— Опять о моей сестре Виолетте?
— Извините. Я знаю, что этот вопрос поднимают примерно каждые два года.
— Мне следовало бы уже привыкнуть к этому. Как говорится: «Природа не терпит пустоты». Конечно, нужно, чтобы в этом деле была поставлена точка. Как давно вы работаете на Дейзи?
— Недавно.
— Полагаю, она может тратить свои деньги так, как ей заблагорассудится, но чего она хочет добиться?
— Она хочет найти свою мать.
— Ну да, это я понимаю, но что потом?
— Это зависит от того, где теперь Виолетта.
— Трудно поверить, что это все еще волнует ее после стольких лет.
— А вас не волнует?
— Нисколько. Виолетта делала то, что хотела. Ее жизнь была ее личным делом. Она редко ко мне прислушивалась, а если я давал ей совет, делала все наоборот. Так что в конце концов я оставил ее в покое.
— Она когда-нибудь говорила о том, что Фоли ее бьет?
— Ей не нужно было говорить об этом. Это было и так очевидно. Он сломал ей нос, выбил зуб, сломал два ребра. Не знаю, почему она мирилась с этим. Если бы она обратилась ко мне, я бы помог, но она снова и снова возвращалась к нему. Что я мог поделать?
— Вы старше или моложе ее?
— На два года старше.
— У вас есть еще братья или сестры?
— К сожалению, нет. Родители стареют, и хорошо иметь близких людей, которые могли бы помочь ухаживать за ними. Виолетта бы уж точно не стала этого делать.
— Ваши родители еще живы?
— Нет. У отца было несколько сердечных приступов в 1951 году. Три подряд, последний оказался смертельным. Врачи констатировали порок сердца, который был у него с детства. Ему было сорок восемь лет. Пока что мне удалось пережить его на тринадцать лет. Мама умерла пару лет назад, в возрасте восьмидесяти четырех лет.
— Вы женаты или холосты?
— Женат. А вы?
— Я не замужем, а мои родители умерли.
— Вам повезло. Моя мать много лет находилась в доме престарелых. Лучше назвать это «пристанищем»: это не дом. Она звонила мне каждый день, умоляя приехать и забрать ее. Если бы это зависело от меня, я бы так и сделал, но моя жена была непреклонна. Она биржевой маклер и ни за что не хотела бросать свою работу, чтобы ухаживать за свекровью. Я не виню ее, но это было жестоко.