М. Е. Салтыков-Щедрин. Жизнь и творчество
Шрифт:
Интересна судьба этого ответа. Посланный Салтыковым немедленно в редакцию „Современника“, очерк „Еще скрежет зубовный“ не был напечатан в журнале; на автографе имелись карандашные пометки: „неудобно“ и „не одобряется“. Первая могла быть выражением мнения редакции, а вторая — несомненно выражением цензорского мнения. Так или иначе, но рукопись была возвращена Салтыкову и никогда не была им напечатана. Только в 1909 году она была найдена Стасюлевичем в своих бумагах, но напечатана еще шестью годами позднее в сентябрьской книжке „Вестника Европы“ за 1915 год [142] . Для нас теперь статья эта имеет значение как характеристика административной деятельности Салтыкова в эпоху его рязанского вицегубернаторства; к глуповскому циклу и к сатирическим фельетонам начала шестидесятых годов она не имеет большого отношения. Но пройти мимо нее нельзя также и потому, что почти во всех дальнейших очерках глуповского цикла есть места, тесным образом связанные с этой публицистической статьей Салтыкова и остающиеся совершенно непонятными без предварительного знакомства с нею.
142
См. «Новое
Следующий по порядку очерк „Наш дружеский хлам“ появился лишь через несколько месяцев, в августовской книжке „Современника“ за 1860 год; по содержанию он стоит на рубеже между крутогорским и глуповским циклами. В нем еще встречаются действующие лица из „Губернских очерков“ (например, провинциальный Мефистофель Корепанов) и действие происходит все в том же кругу „губернской аристократии“, описанию которого была посвящена значительная часть первого салтыковского цикла. Правда, имена главных действующих лиц этого очерка уже иные, — вместо генерала Голубовицкого или князя Чебылкина здесь действуют уже иные люди: генерал Голубчиков, Рылонов, „губернский Сенека“ и другие, но эти новые имена не изменили старой сущности. Пересуды, сплетни, интрига, подсиживания, а после них выпивка и картеж — тема этого очерка, примыкающего более к крутогорскому, чем к глуповскому циклу, как по содержанию, так и по форме. Недаром Салтыков не включил этот очерк в глуповский цикл „Сатир в прозе“, а поместил его позднее в том „Невинных рассказов“, главным образам состоящий из очерков и рассказов неосуществленного четвертого тома „Губернских очерков“ и „Книги об умирающих“.
Место действия очерка не названо: это уже не Крутогорск, но еще не Глупов, который появится лишь в следующем очерке, „Литераторахобывателях“; реальный комментарий позволяет открыть карты сатирика и указать, что действие это происходит в Рязани, недавно покинутой Салтыковым, переехавшим в Тверь. На это определенно указывают воспоминания С. Н. Егорова, вскрывающего псевдонимы ряда лиц этого очерка Салтыкова. „По перемещении Салтыкова в Тверь, — говорится в этих воспоминаниях, — в печати появился его очерк „Мой старый дружеский хлам“ (!). В нем можно видеть господ рязанцев того времени:…„Генерал Голубчиков“ — председатель казенной палаты В., „Рылонов“ — советник той же палаты, „губернский Сенека“ — правитель канцелярии губернатора Д. и т. д.“ [143] . Автор указывает при этом, что фамилию Рылонова Салтыков употребил по созвучию с действительной фамилией советника казенной палаты. Эти указания позволяют назвать прототипов тех лиц, которые выведены в этом очерке Салтыкова: их помогает раскрыть „Памятная книжка Рязанской губернии“, вышедшая в свет как раз в год перехода Салтыкова из Рязани в Тверь. Сводя ее указания с воспоминаниями С. Егорова, мы можем установить, что генерал Голубчиков — председатель Рязанской казенной палаты, действительный статский советник и кавалер Вишневский, „губернский Сенека“ — правитель канцелярии губернатора Дмитревский, а Рылонов — советник ревизского отделения казенной палаты Леонов [144] . Впрочем, такой реальный комментарий не представляет значительного интереса, за исключением разве того, что окончательно сводит „Наш дружеский хлам“ в разряд тех бытовых очерков, которых было так много в крутогорском цикле Салтыкова.
143
С. Н. Егоров, «Воспоминания о М. Е. Салтыкове», «Сын Отечества» 1900 г., № 135
144
«Памятная книжка Рязанской губернии на 1860 г.» (Рязань 1860 г.)
Этот бытовой очерк старого типа описывает, однако, новые, уже далеко не „крутогорские“ времена: в нем речь идет и о крестьянской реформе, завершения которой все эти сановные провинциальные бюрократы ждут с часу на час. Тем радостнее „благоприятные известия“, получаемые генералом Голубчиковым, что „опасений никаких иметь не следует“ и что реформа отменяется. Новой нотой звучат и возбужденные разговоры чиновников о том, что „Шалимов в трубу вылетел“ и что его „съел Забулдыгин“. Интересно отметить, что и в черновой и в чистовой рукописи очерка фраза эта сперва читалась так: „наш вицегубернатор в трубу вылетел“, — и лишь потом зачеркнутый „вицегубернатор“ заменен „Шалимовым“. Однако и в печатном тексте осталось имя и отчество Шалимова тем псевдонимным именем и отчеством „Щедрина“, которое известно нам еще из „Губернских очерков“: Николай Иванович. Таким образом в первоначальном тексте речь шла несомненно об интригах против Салтыкова и о чиновничьих надеждах, что он „вылетит в трубу“. Но и появивишийся в печатном тексте Шалимов скрывает за собой новый намек, являясь псевдонимом А. М. Унковского, который как раз в это время (с февраля 1860 года) был административно выслан в Вятку и находился в ссылке во время появления в свет этого очерка Салтыкова. Но, независимо от всех этих злободневных намеков, очерк „Наш дружеский хлам“ ни по форме, ни по теме не входит в глуповский цикл, примыкая в этом отношении скорее к циклу „Губернских очерков“ [145] .
145
Автограф очерка «Наш дружеский хлам» — в Бумагах Пушкинского дома, из архива М. Стасюлевича; черновик (6 листов) — под заглавием «Один из многих»; чистовой автограф с вариантами на 18 листах
Теперь следовало бы перейти к очерку, более тесно связанному с глуповским циклом, а именно к „Литераторамобывателям“, но сперва надо остановиться на небольшом юмористическом произведении, появившемся в „Искре“ еще за месяц до „Нашего дружеского хлама“. Скрывшись под псевдонимом „Стыдливый Библиограф“, Салтыков напечатал в No№ 25 и 28 этого журнала за 1860 год (июль) две странички под заглавием „Характеры“ и с подзаголовком „Подражание Лябрюйеру“ [146] Принадлежность „Характеров“ Салтыкову впервые установил проф. Вас. Гиппиус („Литературное
146
Псевдоним Салтыкова «Стыдливый Библиограф» был вскрыт еще в известном словаре псевдонимов Карцева и Мазаева; в подробном указателе И. Ф. Масанова к «Искре» псевдоним этот ошибочно отнесен к Курочкину.
„В 1857 году, после долгих и мучительных колебаний, „Русский Вестник“ открыл Англию. — „Не открыть ли нам Америку?“ шепнул А. А. Краевский г. Дудышкину. — „Ну их! еще что из этого выйдет!“ отвечал г. Дудышкин. И вот почему Америка доселе остается неоткрытою“.
„Открытие Америки“ — излюбленный салтыковский иронический прием, который впоследствии в „Современной идиллии“ дополнится еще более ироническим „закрытием Америки“, так характерным для сатиры Салтыкова эпохи реакции восьмидесятых годов. Уже по одному этому отрывок этот можно было бы предположительно приписать Салтыкову, если бы у нас не было других, решающих доказательств. Но здесь для нас важнее само направление всех девятнадцати отрывков статьи „Характеры“, показывающее, как относился Салтыков к признанному либерализму той эпохи и к главным представителям либералов. Отношение его в это время (1860 г.) к „Русскому Вестнику“ и к „Отечественным Запискам“ поэтому как нельзя более характерно.
Еще в начале 1859 года Салтыков в письме к Анненкову из Рязани (от 2 января) разразился гневной тирадой против Каткова и его статей в „Русском Вестнике“. Ровно годом позднее, в известном нам „Скрежете зубовном“, он впервые печатно напал на „Русский Вестник“ и его влияние в провинции. „Я вам скажу по секрету, — иронически сообщал там сатирик, — что если бы не „Русский Вестник“, то решительно неизвестно, как бы мы вывернулись из наших тесных обстоятельств“. Эту целую страницу, направленную против журнала Каткова, Салтыков заключал надеждой, что когданибудь еще „Русский Вестник“ изобретет компас, окончит этим свое земное странствование и со свойственною ему скромностью произнесет: „здесь пределы человеческой мудрости, добрые сограждане!“. Ненавистные Салтыкову лозунги либералов „постепенность и неторопливость“ были беспощадно осмеяны в этом ядовитом выпаде против „Русского Вестника“.
В „Характерах“ тема эта развивается с самых разнообразных точек зрения. В первом отрывке автор сообщает, что журнал Каткова „сделался похожим на клетку, в которой некогда обитал драгоценный попугай. Ныне попугай улетел, а клетка сохранила лишь запах его“. Статью же о „Русской общине“ (статья Каткова) в этом журнале написал не иноземный попугай, а „отечественный скворец“. В третьем отрывке иронически сообщается, что журналу Каткова сочувствует „некоторый благонамеренный и желающий добра отечеству землевладелец“ (намек на то, что „Русский Вестник“ все более и более становился органом дворянской партии). Четвертый отрывок подчеркивает связь либерального откупщика Кокорева с журналом Каткова, а в пЯ-том отрывке рассказывается, что в редакции этого журнала поднят вопрос: „Благоразумно ли было с таким упорством нападать на кн. Черкасского за проект его относительно употребления „детских розог“? Решение последовало такое: неблагоразумно, но делать нечего“ (Нам приходилось уже упоминать, что либеральный кн. Черкасский в начале эпохи реформ был „по ошибке“ сторонником розги для крестьян, за что и подвергался нападкам еще более либерального Каткова, которому теперь, при новом его курсе, приходилось менять позицию). И еще в ряде отрывков ядовитые выпады Салтыкова против этого либерального журнала, начинавшего понемногу менять свой фронт.
Ошибочно было бы думать однако, что выпады эти направлены против перемены фронта, а не против самого либерализма: нет, Салтыков нападает здесь именно на основу либеральных принципов, вскрывая, что постепеновство и ограниченность либерализма часто приводят его к такому пути. Таковы же выпады Салтыкова и против другого оплота либерализма, журнала Краевского „Отечественные Записки“, издававшегося тогда под редакцией Степана Дудышкина („Стерва Дудышкин“, как называл его Салтыков в своих письмах). Таковы же стрелы Салтыкова в девЯ-том отрывке против „знаменитого нашего библиографа и гробокопателя М. Н. Лонгинова“ и — что особенно для нас интересно — против уже знакомого нам по позднейшим статьям Салтыкова, Ржевского, которыйде собирается печатать в „Русском Вестнике“ свои „новые опыты“. Такой же выпад против Ржевского мы находим и в четырнадцатом отрывке. Если иметь в виду, что эти последние выпады происходили еще за год до начала полемики Салтыкова со Ржевским, и что этот весьма незначительный публицист вряд ли заслуживал пока отдельных стрел Салтыкова, то становится очень правдоподобным предположение, что последний знал в Ржевском того самого „Проезжего“, с которым только что расправился в статье „Еще скрежет зубовный“. Статья не увидела света — и Салтыков отвел душу хотя бы в двух отрывках из „Характеров“.
Дальнейшее изучение этой статьи Салтыкова не представляет для нас интереса; в подробных комментариях можно было бы показать, что каждый отрывок расшифровывается ссылкой на явления журналистики той эпохи и, главным образом, на статьи „Русского Вестника“. Здесь для нас важнее другое: несомненный факт начала борьбы Салтыкова с либерализмом, которая достигла своего апогея через десять лет, когда Салтыков навсегда обессмертил российский либерализм кличкою „пенкоснимательства“ („Дневник провинциала в Петербурге“, 1872 г.). Не заходя пока так далеко, мы будем следить здесь за отношением Салтыкова к либерализму в этих его очерках начала шестидесятых годов, составляющих цельный „глуповский цикл“ [147] .
147
Отмечу здесь между прочим, что статья «Характеры» обратила на себя внимание печати; несомненно знавший про авторство Салтыкова, И. И. Панаев так отозвался об этой статье: «мы до сих пор еще ничего не читали в „Искре“ остроумнее заметок подражателя Лябрюйера» («Современник» 1860 г., № 8, стр. 326)