М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников
Шрифт:
1 Литературное наследство, т. 45-46, с. 700.
2 Х о м я к о в А. С. Собр. соч., т. 8, с. 99.
28
равнодушно; теоретического вопроса он нигде не коснулся. < ...>он
ловил свой идеал отчужденности и презрения, так же мало заботясь
об эстетической теории искусства ради
отвлеченных вопросах, поднятых в его время под знаменем гер
манской науки и раздвоившихся на два лагеря: западный и славян
ский. Вечера, где собирались враждующие партии, равно как и всякие
иные вечера с ученым или литературным оттенком, он называл
«литературной мастурбацией», чуждался их и уходил в велико
светскую жизнь отыскивать идеал маленькой Нины; но идеал
«ускользал, как змея», и поэт оставался в своем холодно палящем
одиночестве» 1.
На наш взгляд, Огарев излишне категоричен. Трудно согла
ситься с тем, что поэту чужды общие вопросы, волновавшие запад
ников и славянофилов. Вероятно, его лишь утомляли длинные слово
прения с абстрактными теоретическими выкладками, когда табачный
дым застилал гостиную, а взаимное непонимание оппонентов приво
дило к постоянным повторам мысли. Самое ценное для нас в статье
Огарева — это указание на то, что Лермонтов не принимал доводы
ни одной из враждующих сторон. Подтверждение особой позиции
Лермонтова мы находим и в записной книжке Одоевского:
«У России нет прошедшего: она вся в настоящем и будущем.
Сказывается сказка: Еруслан Лазаревич сидел сиднем 20 лет
и спал крепко, но на 21 году проснулся от тяжелого сна — и встал
и пошел... и встретил он тридцать семь королей и 70 богатырей
и побил их и сел над ними царствовать.
Такова Россия».
В записной книжке Одоевского эта притча вписана вслед за
черновым текстом стихотворения «Они любили друг друга так долго
и нежно...»; вписана в Москве или вскоре после отъезда поэта, по
дороге в Ставрополь.
В этом лапидарном фольклорном иносказании — отголосок
бурных споров в московских салонах, отражение несогласия Лермон
това и со славянофилами, идеализировавшими прошлое России,
и с западником Чаадаевым, пессимистически оценивавшим будущую
судьбу родины. Эта запись — свидетельство самостоятельности
позиции Лермонтова, принципиального отличия его исторических
воззрений от суждений и западников, и славянофилов.
15 июля, между 6 и 7 часами вечера, Лермонтов был убит на
дуэли Мартыновым.
О последних днях поэта подробно рассказано во многих вос
поминаниях, дневниках и письмах современников. Однако многое
1 О г а р е в Н. П. Избр. произв. в 2-х томах, т. 2. М., 1956, с. 487.
29
в этой печальной развязке остается для нас неизвестным — о самом
главном, о тайных пружинах дуэли современники не осмеливались
писать. П. А. Висковатов, тщательно собиравший сведения о гибели
поэта от его знакомых и очевидцев событий, утверждал: «Нет ника
кого сомнения, что г. Мартынова подстрекали со стороны лица,
давно желавшие вызвать столкновение между поэтом и кем-либо из
не в меру щекотливых или малоразвитых личностей. Полагали, что
«обуздание» тем или другим способом «неудобного» юноши-писателя
будет принято не без тайного удовольствия некоторыми влиятельными
сферами в Петербурге. Мы находим много общего между интригами,
доведшими до гроба Пушкина и до кровавой кончины Лермонтова.
Хотя обе интриги никогда разъяснены не будут, потому что велись
потаенными средствами, но их главная пружина кроется в условиях
жизни и деятельности характера графа Бенкендорфа...» 1
Мартынов понимал, что гибель Лермонтова будет благосклонно
принята Николаем I. Уверенный в безнаказанности, он убил поэта,
наотрез отказавшегося стрелять в него. Ни один из четырех секун
дантов не сумел предотвратить кровавой развязки дуэли.
29 июля 1842 года Герцен записал в дневнике: «Да и в самой
жизни у нас так, все выходящее из обыкновенного порядка гибнет —
Пушкин, Лермонтов впереди, а потом от А до Z многое множество,
оттого, что они не дома в мире мертвых душ» 2.
Воспоминания современников о Лермонтове полностью рас
крывают эту мысль Герцена. От своего первого открытого полити
ческого выступления — стихотворения «Смерть Поэта» — и до конца
жизни Лермонтов высказывал свою вражду к деспотизму и крепост
ничеству, свою приверженность идеалам гуманизма.
Быть поборником человечности в мире «мертвых душ», быть
беспощадным обличителем общественных пороков — трудное и опас
ное поприще.
Смерть Лермонтова побудила Ростопчину задуматься над
трагической судьбой русских п о э т о в , — и тех, что уже погибли,
и тех, кому еще суждено было погибнуть. Ее поэтическое предостере
жение так и названо: «Нашим будущим поэтам».
Не трогайте е е , — зловещей сей цевницы!
Она губительна!.. Она вам смерть дает!