Ма-цзы: пустое зеркало
Шрифт:
Он прыгает со шкафа на шкаф, взбирается на стены и даже пробегает по потолку. Затем он так же внезапно замирает как вкопанный и не производит ни одного движения.
Бабушка Маффет вновь звонит доктору Крысе:
— Что же с ним случилось? — кричит она в трубку.
— Все нормально, — отвечает ей доктор, — просто горючее закончилось.
Ниведано…
Ниведано…
Погрузись в тишину. Закрой глаза.
Почувствуй, как замерло твое тело.
А
с полной безоглядностью, немедля,
будто это самое последнее мгновение в твоей жизни.
Без этой безоглядности тебе не достичь
центра твоего существа.
Помни, другого раза, возможно, не будет.
Это — последний момент твоей жизни.
Глубже и глубже,
не зная страха.
Погружайся в центр, как стрела.
Это — исток твоей жизни,
а также исток всей Вселенной.
Это — последнее пристанище —
будда, пустое зеркало Ма-цзы.
Будь просто свидетелем,
пустым зеркалом, отражающим все,
не осуждающим ничего.
Чтобы было понятнее, Ниведано…
Ниведано…
Расслабься.
Наблюдай. Ты — не твой ум. Ты — не твое тело.
Ты просто наблюдатель. Наблюдение — это ты.
Наблюдение делает тебя пустым зеркалом,
зеркалом, отражающим все, не определяющим ничего.
Это твоя вечность,
это — твоя неизменная природа будды.
Испытав это однажды,
пройдя путь до источника,
ты уже никогда не будешь прежним.
Наконец ты пробудишься как настоящий будда —
в глазах будды все является просветленным.
Зелень деревьев становится еще зеленее,
аромат роз приобретает
особый оттенок,
полная луна отражается в твоем зеркале,
не вызывая волнения на его поверхности.
Вся жизнь становится праздником,
карнавалом, весельем.
Этот вечер и это безмолвие
придают твоему опыту особую прелесть.
Ты растворяешься в океане сознания;
разделение забыто, единство осталось.
Неси в себе это опьянение, этот экстаз
все двадцать четыре часа. Иной религии нет.
Ниведано…
Возвращайся, но возвращайся как Будда,
не колеблясь,
безмолвно и спокойно.
Вспомни переживание,
тебе придется жить с ним каждую секунду,
каждый день и каждую ночь,
говоря и безмолвствуя,
трудясь и отдыхая.
Будда же остается в тебе, как подводное течение.
Тогда тебе не будет нужна
никакая мораль,
никакая религия —
ничто.
Ты получил главный ключ —
золотой ключ
ко всем дверям
тайн бытия.
— Хорошо, Маниша? Заботишься об Анандо?
— Да, любимый Мастер.
— Можем ли мы отпраздновать праздник десяти тысяч будд?
— Да, любимый Мастер.
Луноликий
Наш любимый Мастер…
Однажды Ма-цзы учил монаха. Он начертил на земле круг и сказал:
— Если ты войдешь в него, я ударю тебя; если ты не войдешь в него, я ударю тебя!
Монах едва заступил за линию, и Ма-цзы ударил его.
Монах сказал:
— Учитель не может бить меня!
Ма-цзы удалился, опираясь на посох.
В другой раз Хо Пон сказал Ма-цзы:
— У воды нет костей, но она легко выдерживает корабль весом в тысячу тонн. Как это происходит?
Ма-цзы ответил:
— Здесь нет ни воды, ни корабля — что же тебе объяснять?
Как-то Импо вез тележку, а Ма-цзы сидел, протянув ноги поперек дорожки. Импо сказал:
— Пожалуйста, учитель, убери ноги под себя.
— То, что протянуто, — ответил Ма-цзы, — не может быть втянуто!
— То, что едет вперед, не может поехать назад! — сказал Импо и толкнул тележку вперед.
Ноги Ма-цзы были побиты и изрезаны. Когда монахи вернулись в зал, туда вошел Ма-цзы с топором в руках и спросил:
— Где тот, кто искалечил мои ноги?
Импо вышел вперед и склонил голову, подставляя ее под удар.
Ма-цзы опустил топор на землю.
Ма-цзы никогда не упускал возможности учить других, обычно весьма загадочным образом. Даже во время своей последней болезни он дал свой знаменитый ответ, когда его спросили о здоровье. Он сказал:
— Солнцеликие будды, луноликие будды.
Однажды Ма-цзы взобрался на гору Секимон, находящуюся недалеко от его храма Цзянси. В лесу он совершил кинхин, или медитацию при ходьбе. Затем, указав на какое-то место в долине, он сказал сопровождавшему его монаху:
— В следующем месяце мое тело должно быть возращено земле в этом месте.
После этого он возвратился в храм.
В четвертый день следующего месяца, после омовения, Ма-цзы тихо сел на землю, скрестив ноги, и умер.
Ма-цзы прожил в Цзянси пятьдесят лет и умер в возрасте восьмидесяти лет.
Маниша, я попросил тебя выбросить свою мигрень, и ты сделала это. Но ты сделала это, находясь рядом с бедняжкой Анандо. Она — единственное связующее звено между мною и миром. Она — мое телевидение, мое радио, мои газеты. Я ничего не слушаю, ничего не читаю, ничего не смотрю по телевизору. В свете нашего разговора о пустом сердце ты сделала верно, отшвырнув от себя мигрень. Вот только попала она не туда, куда надо, — в бедняжку Анандо. Мигрень должна была попасть ей в голову, а попала в сердце.