Мадам Оракул
Шрифт:
— Я вывез из Польши свою мать, — сообщил Пол, — но она умерла.
О ней и о его дочери мы поговорили за мусакой. А когда дело дошло до пахлавы, Пол сказал:
— Я читал в газете, что твой муж какой-то коммунист. Джоан, как ты могла выйти за него замуж? Я же тебе рассказывал, какие они.
— Он не совсем коммунист, — сказала я. — Мне трудно объяснить, но здесь все по-другому. Здесь это ничего не значит, даже уважается. Они ничего плохого не делают, только устраивают митинги и без конца говорят, как теософы.
— Слова тоже опасны, — мрачно
— Нет, — возразила я, — все совсем не так. — Но Пола нельзя было переубедить.
— Я вижу, ты очень несчастлива, — заявил он.
По сути, он был прав, и я не стала этого отрицать.
Напротив, даже наслаждалась сочувствием, омывавшим меня теплыми, ласковыми волнами. Я-то думала, Пол станет меня укорять, злиться, а он такой милый… Я вылила еще вина, а Пол заказал бренди.
— Доверься мне. — Он похлопал меня по руке. — Ты была совсем ребенок и не понимала собственных потребностей. А теперь ты взрослая женщина. Ты оставишь этого человека, разведешься с ним, и мы будем счастливы.
— Но я не могу его оставить, — сказала я. Пол плавал перед моими глазами в мутной дымке ностальгии. Выходит, он — моя потерянная любовь, мой спаситель? Глаза наполнились слезами, и нос тоже. Я промокнула лицо салфеткой, зная, что вот-вот разревусь.
Пол сжал челюсти.
— Он тебя не отпустит. Понимаю, — проговорил он. — Они все такие. Если ты признаешься ему, коголюбишь, он… Но у меня есть друзья. Если нужно, я тебя выкраду.
— Нет, Пол, — я замотала головой, — нельзя. Это опасно. И потом, у нас такими вещами не занимаются.
Он похлопал меня по руке и сказал:
— Не тревожься, я знаю, что делаю. Надо выждать, а потом в нужный момент нанести удар. — Его глаза сверкнули; он бросал вызов и был полон решимости победить.
Я не могла сказать, что не хочу никаких похищений; это было бы слишком грубо и жестоко.
— Главное, — почти прошептала я, — никому не говори, что видел меня. И не звони мне… Пол, а раньше это не ты звонил и молчал в трубку?
— Может быть, один раз, — ответил он. — Я думал, что ошибся номером.
Значит, не он… Мы встали из-за стола. Пол взял меня за руку.
— А ты еще пишешь книжки Мэвис Куилп? — вдруг вспомнила я. — Наверно, теперь тебе это не нужно?
— Пишу, пишу, — отозвался Пол. — Для отдохновения. Хорошо успокаивает после тяжелого трудового дня. — Он помолчал, роясь во внутреннем кармане. — Вот, — сказал он. — Я принес тебе подарок. Ты — особенная. Я очень одинок, и это никому не интересно. Но тебе, я знаю, понравится.
Он протянул книгу. «Медсестра суровой Арктики». Автор — Мэвис Куилп. Розовощекая медсестра в теплой парке мило улыбалась из-под нимба капюшона.
— О, Пол! — воскликнула я. — Огромное тебе спасибо.
Я, как ни смешно, очень растрогалась. Все это напоминало финал мультфильма про
Ну вот, дождалась, думала я, хлюпая Полу в плечо — для этого мне пришлось немного нагнуться. От него пахло лосьоном для бритья «Хаи Карате», отчего я расплакалась еще сильнее. Как я выпутаюсь из этой истории? Я опять оказалась слишком уступчива.
28
Пол хотел посадить меня на такси. Это входило в его игру, но я сказала, что хочу прогуляться, и он сел в такси сам. Машина двинулась по Черч-стрит на север. Я посмотрела, как она уплывает в искристом автомобильном потоке, и пошла домой.
Мои глаза опухли, и я подавленно молчала. То, что Пол стремился меня спасти, было благородно, однако бессмысленно; благородство вообще бессмысленно-так мне тогда казалось. И потом, я не хотела, чтобы меня спасал именно он, только не осмелилась об этом сказать. Я бы угрюмо гладила его боксерские трусы и ела его икру на какой-нибудь пошлой явочной квартире, притворяясь счастливой и благодарной, а потом все так же угрюмо сбежала снова и жестоко оскорбила бы Пола. Возможно, в этот раз он бы захотел отомстить… Когда-то я думала, что люблю его. Вероятно, так оно и было.
«Любовь и улыбка способны творить чудеса. Не забывайте о них в повседневных делах, и увидите, к каким удивительным результатам это приведет», — зачитывала, бывало, из маленькой книжечки Коричневая Сова своим бодрым голосом. Я верила этой максиме и винила себя за то, что в моей жизни не происходит ничего удивительного; считала, что не умею как следует любить. Но теперь мне казалось, что, если заменить слово «любовь» названием мастики для мебели, смысл высказывания нисколько не изменится. Любовь — всего-навсего инструмент, улыбки — тоже. Средства достижения цели, не больше. Никакой магии, обыкновенные химикаты. Я чувствовала, что никогда никого не любила по-настоящему — ни Пола, ни Королевского Дикобраза Чака, ни даже Артура. Я полировала их своей любовью и ждала, что они воссияют и отразят мой светлый облик — отретушированный и прекрасный.
Мне тогда казалось, что люди вообще не способны любить по-настоящему, а если и способны, то это не может продолжаться долго и не приведет ни к чему хорошему. Любовь — вечная погоня за тенью, и для Пола я была именно тенью, неуловимой, как облачко, за которой он обречен бежать. Тоже мне облачко, — хмыкнула я про себя, — вот уже и ноги болят. Вовсе я ему не нужна, он жаждет приключений, мечтает похитить меня из логова, как ему представляется, чудовища-коммуниста с рогами и клыками, до зубов вооруженного убийственной риторикой и устройствами для откачки мозгов. А посреди всего этого кошмара — я, связанная терминологией по рукам и ногам. Заполучив меня, он бы не знал, что делать дальше. Он и раньше не мог со мной жить, не выносил беспорядка, а ведь с возрастом я не стала аккуратнее. Мы с тенью — совсем не одно и то же.