Мадикен
Шрифт:
— Это мы узнаем только на десятый день. Дядя Берглунд сказал, что тогда наступит кризис.
Мадикен не знает, что такое кризис. Но тетя Нильссон ей объяснила, что при кризисе наступает решительный поворот в болезни и либо дело идет на поправку, либо…
Тут тетя Нильссон умолкла, не докончив, слово «смерть» она не может произнести.
Каждый день после школы Мадикен заходит в Люгнет, чтобы узнать, не стало ли лучше бедному Аббе. Лучше ему не становится. В спальню к больному ее не пускают. Дядя Берглунд никому не разрешил, кроме тети Нильссон,
Дядя Нильссон перестал разговаривать, словно дал зарок. Он не произносит ни слова и не ходит больше в «Забегайку». Он только лежит все время на диване с несчастным видом и смотрит такими жалкими глазами, какие бывают у Сассо, когда тот грустит. Мадикен чувствует, что ей жалко смотреть на дядю Нильссона.
Дяде Нильссону плохо, но и самой Мадикен не легче. Все эти дни у нее непрерывно щемит и ноет в груди. В школе эта боль иногда забывается, а дома она все время тут как тут. Хуже всего бывает по вечерам, когда Мадикен ложится спать. Тогда ее одолевают страшные мысли.
Что будет, если Аббе умрет? Неужели у нее всю жизнь будет вот так болеть внутри? И как она это выдержит? Иногда Мадикен вспоминает слова Аббе: «Только бы мне успеть!» Она не может заснуть и все думает: а вдруг Аббе не успеет даже на Северный полюс слетать и вообще совсем-совсем ничего не успеет? Придется транссибирской железной дороге искать другого машиниста, а бриг «Минерва» никогда не пустится в кругосветное плавание назло всем бурям и ураганам.
Уткнувшись в подушку, Мадикен плачет.
Дни идут, и Мадикен помнит, что приближается кризис.
— И когда же он наконец наступит, этот дурацкий кризис! — говорит Лисабет. Скучно жить, когда Мадикен ходит такая унылая.
— Уже скоро, — говорит Мадикен.
На девятый день она получила утром письмо.
Юной барышне из Юнибаккена
Маргарите Энгстрём.
Юнибаккен
Местное -
написано на конверте. Это от дяди Нильссона, у него очень красивый почерк. Вот что он написал:
Мадикен! Я — язычник, и всегда был язычником, так что нет у меня Бога и мне некому помолиться. Но у тебя, может быть, Он есть, тогда ты помолись за Аббе. Его бестолковая мать молится целыми днями напролет, да что-то в ее молитвах мало толку. И вот я подумал, что Он, наверно, скорее прислушается к тебе, потому что ты — невинное дитя. Ты много-то не молись. Только спроси у Него, подумал ли Он, что будет с Эмилем Нильссоном из Люгнета, ежели Он заберет к себе Аббе. Спроси Его, что станет со всей семьей, если не будет Аббе! Ты уж не откладывай, время не терпит!
Заранее благодарный
твой Э. П. Нильссон.
P. S. Я решил повеситься, если Аббе умрет. Наверно, Ему лучше об этом не говорить. А впрочем, скажи и это!
И Мадикен забралась в гардероб, которому до сих пор Лисабет поверяла разные гадкие слова, и там стала молиться за Аббе. Ах, как же она за него молилась! А заодно и за дядю Нильссона тоже, чтобы ему не пришлось вешаться, и за тетю Нильссон, которая так много плакала. Она упомянула в молитве и о транссибирской железной дороге, и о Бриге «Минерва», чтобы Бог понял, что Аббе должен остаться жить и вырасти большим. Надо же ему успеть сделать что-то кроме крендельков!
— И ради меня самой тоже прошу тебя, Боженька! — закончила Мадикен свою молитву.
Затем она отправилась в школу. Вернувшись оттуда, она в раздумье постояла у калитки Нильссонов, но не решилась зайти. Сейчас у Аббе как раз этот кризис — он должен был наступить сегодня.
И на следующее утро, когда она вышла из дома, чтобы идти в школу, ее через забор окликнул дядя Нильссон. Глаза у него уже не такие, как у Сассо. Наоборот, он сияет от радости.
— Мне незачем вешаться, Мадикен! Успеешь ты забежать на минутку к Аббе?
Мадикен знает, что если заглянет, то опоздает в школу. Ничего! В первый раз как-нибудь обойдется! «Опоздаю — и ладно!» — подумала Мадикен. Надо все-таки проведать Аббе.
Он сидит на кровати, со всех сторон обложенный подушками, и ест простоквашу и бутерброд с сыром. До чего же он бледный! И все-таки это он, прежний Аббе, такой, каким был раньше. Он полетит на Северный полюс и совершит кругосветное плавание на «Минерве».
При виде Мадикен он расплылся в улыбке:
— Ну как ты там? Живем помаленьку?
— Спасибо, у меня все хорошо! — сказала Мадикен и вдруг почувствовала, что боль, которая все время сидела у нее в груди, исчезла, точно ее не бывало.
МАДИКЕН И ЛИСАБЕТ ДОЖДАЛИСЬ БЛАЖЕНСТВА
— Конечно же, будем праздновать Рождество, как всегда, — сказал папа утром в сочельник.
Но Мадикен и Лисабет не представляют себе, как это будет. Потому что мама с утра лежит в постели. Очевидно, братик твердо решил появиться на свет не иначе как в Рождество.
— Столько времени ждал, мог бы, кажется, подождать и еще денек-другой, — говорит Мадикен.
— Мог бы! А то ведь так и будет потом все время праздновать рождение в Рождество. Значит, у него и подарков будет меньше, только на Рождество, а на день рождения не будет.
Мадикен и Лисабет давно ждали братика и заранее ему радовались, а сейчас они недовольны, что он нарушил им рождественские праздники. В комнате стоит елка с зажженными свечами, в печке горит огонь. Альва принесла кофейник и поднос со всякими пирожными, сейчас бы все собрались посидеть за завтраком, а тут на тебе! — ничего не получится, раз нету мамы. А что же будет вечером, когда придет Юльтомте и принесет подарки? Какое уж тут веселье, если мама лежит в спальне и ей все время больно!
— Знаете, что мы сделаем? — говорит папа. — Сегодня мы немножко попразднуем, а завтра повторим праздник еще раз с мамой и с братиком. Завтра-то он уже будет с нами. Давайте, я позвоню Юльтомте и скажу, чтобы он подождал с подарками до завтра, хорошо?