Мадлен. Пропавшая дочь. Исповедь матери, обвиненной в похищении собственного ребенка
Шрифт:
Я осознаю, что от окружающих я иногда жду слишком многого. Поначалу друзья и родственники постоянно были с нами и жертвовали всем, чем только могли, чтобы как-то помочь в поисках Мадлен. Но со временем у людей меняются приоритеты, появляются другие важные дела. Они живут своей жизнью, и это неизбежно и вполне естественно. Но, хоть я и понимаю это, порой мне становится невыносимо грустно оттого, что люди переключаются на другое, когда о судьбе Мадлен по-прежнему ничего не известно. И наверное, я где-то завидую их свободе. Однако же я ни на секунду не сомневаюсь, что, если мы попросим друзей или родственников что-то сделать для нас или просто побыть с нами, они ринутся к нам на помощь без колебаний. По сравнению
Алан Пайк предупреждал нас, что наша беда лишит нас кое-кого из близких друзей. Но с другой стороны, говорил он, в нашу жизнь войдут новые люди, и, возможно, мы неожиданно сблизимся с друзьями, с которыми раньше не поддерживали тесных отношений. Он был прав на сто процентов. С некоторыми людьми отношения испортились по причинам, не всегда очевидным для нас. Это было печально и вызывало недоумение, но мы научились принимать то, что в подобных обстоятельствах в этом нет ничего необычного и что эти отношения в будущем вполне могут восстановиться. Сначала нам было трудно общаться с теми, кто не откликнулся тотчас на нашу беду. Нам казалось, что они не понимали, какой стала наша жизнь, однако в некоторых случаях просто не знали об этом. Мы же, ослепленные горем, старались восстановить с ними связь.
Некоторые люди реагировали на нашу ситуацию так, что понять их было довольно сложно (хотя иной психолог нашел бы в этом немало интересного). Были такие, для кого все это оказалось слишком болезненным, и они вели себя так, будто Мадлен и не похищали вовсе. Возможно, не упоминая о случившемся или даже не принимая его, они пытались убедить себя, что этот мир остается добрым и безопасным. Как нам ни тяжело жить с не отпускающей ни на миг болью, мы осознаем, что у каждого свой способ справляться с эмоциями. Но это не означает, что такие люди лишены чувств. Бывает так, что, если человек тебе не слишком близок, он просто не знает, что сказать. Нам с Джерри проще не молчать, а говорить о Мадлен, мы считаем, что это правильно. И нам спокойнее, когда остальные поступают так же. Мы не можем вести себя так, словно ее не существует.
Одним из самых больших изменений в нашей жизни стала утрата анонимности, которую я, как и, наверное, все люди, всегда считала чем-то безусловным и незыблемым. Мне никогда не приходило в голову, насколько серьезными будут последствия. Как Кейт Хили я могла делать что хотела и когда хотела, могла разговаривать с тем, с кем хотела, могла держаться свободно и естественно, не испытывая постоянного страха, что окружающие оценивают каждое мое движение. Но неожиданно, в мгновение ока, весь мир узнал о нас и о нашей жизни все до мельчайших подробностей.
Циники возразят, что мы сами «обхаживали» прессу (как же я ненавижу это выражение!) Если этим они хотят сказать, что мы заручились помощью журналистов ради того, чтобы как можно больше людей узнали, что у нас похитили дочь и что мы делаем все, чтобы ее найти, то с этим мы спорить не станем. За последние четыре года каждое решение принималось ради Мадлен, каждая встреча с журналистами проводилась в ее интересах, не в наших. А как бы повели себя эти критики, если бы у них пропал ребенок? Забились бы куда-нибудь и стали бы надеяться на лучшее? Как бы повели себя вы? Что нам всегда было нужно, что нам нужно и сейчас, так это помощь людей. Мы считали (и в этом нас убеждали), что СМИ — лучший способ обратиться к ним.
Наши отношения со СМИ остаются непростыми. Мы зависим от журналистов. Только они не позволяют обществу забыть о Мадлен и только с их помощью мы можем обращаться к людям, когда того требует проводимое нами расследование. И в то же время иметь с ними дело — все равно что играть с огнем. Что же касается их нынешнего отношения к нам, его можно охарактеризовать одним словом: «переменчивое».
Сделавшись человеком известным (не могу заставить себя употребить слово «знаменитость»), я стала сдержаннее вести себя в общественных местах. Некоторые люди подходят ко мне, желают удачи, некоторые просто глазеют или, толкая соседа локтем, шепчут: «Смотри, смотри, вон Кейт Макканн стоит!», после чего в мою сторону поворачивается сразу пять голов. Я видела, как один продавец в магазине бегал рассказать обо мне коллегам, после чего за прилавком появилось еще трое. Я всегда спрашиваю себя: о чем они думают? Верят ли напечатанному в газетах? Никогда я не любила шопинг, но теперь это занятие стало для меня еще более тягостным. Я влетаю в магазин, чтобы вылететь из него как можно быстрее.
Вернувшись из Португалии, едва ли не в первый раз я пошла в магазин, для того чтобы забрать DVD «Книга джунглей», который я заказала для детей. Выйдя из машины, я сразу почувствовала себя очень неуютно. Я не хотела, чтобы кто-нибудь обращал на меня внимание, но на улице было слишком людно. Я торопливо вошла в магазин и стала в очередь, опустив глаза в пол, чтобы не привлекать к себе внимания. Вскоре меня охватило желание выбежать из магазина, сесть в машину и уехать. Очередь двигалась слишком медленно. Я чувствовала себя незащищенной, и у меня на глаза навернулись слезы. Наконец, дождавшись своей очереди, я ринулась вон из магазина, сжимая в руке свой DVD, но по дороге меня кто-то остановил, ухватив за плечо. Это оказалась моя бывшая коллега. Увидев ее, я не выдержала и разрыдалась. Она крепко обняла меня. Люди обтекали нас, а она шептала мне: «Кейт, чего ты так испугалась? Выше голову! Тебе не стоит обращать на это внимания».
Мне не давала покоя мысль о том, что люди, увидев, как я улыбаюсь или смеюсь, посчитают мою радость неуместной. В конце концов, я ведь и сама считала ее неуместной. Я думала, что, увидев меня где-нибудь занимающейся обычными делами, они удивятся: «Как она может? Я на ее месте не стал бы этого делать». Мне приходили в голову даже совсем глупые мысли: что, если покупатели, увидев меня в «Маркс энд Спенсер» или «Сейнсбериз», упрекнут меня в том, что я не хожу в менее дорогие магазины, например, в «Алди», и не отправляю каждый сэкономленный пенс в «Фонд Мадлен». Впрочем, тогда это не казалось мне таким уж нелепым и по-настоящему тревожило.
Было несколько случаев, когда я выходила из дому с Шоном и Амели и с кем-то из них случалась истерика. Они были маленькими детьми и вели себя так, как ведут себя все маленькие дети, но я боялась, что люди начнут осуждать их и меня, глядя на то, как я реагирую на их поведение. Не подумают ли они, что близнецы несчастливы или у них психологическая травма? Или боятся меня? Или что у нас в семье нелады? И что они скажут своим друзьям о нас? В итоге я вообще переставала понимать, как себя правильно вести с ними. В моей прошлой жизни я, скорее всего, произнесла бы пару фраз строгим голосом или же сделала бы вид, что не замечаю своего орущего ребенка в надежде на то, что он (или она), видя тщетность своих стараний, вскоре угомонится. Но теперь, когда за мной наблюдают отовсюду, я не могла строго разговаривать с ними на людях, да и вообще повышать голос. Обычно это заканчивается тем, что я очень усердствую, пытаясь их урезонить, или очень вежливо прошу их прекратить истерику.