Мадлен. Пропавшая дочь. Исповедь матери, обвиненной в похищении собственного ребенка
Шрифт:
Этому документу было три с половиной года, и ни о чем существенном в нем не говорилось. Эллис писал о полицейских собаках-нюхачах, которым вздумалось полаять в нашем номере и у нашей машины. То, что работа эта была проведена британской полицией, действительно привело к тому, что в Португалии нас объявили arguidos, но британские полицейские улик как таковых не находили, поскольку никаких улик не было.
Так что эта новость не была свежей. Мы ей значения не придали, и в Великобритании о ней поговорили день-два и забыли. Однако, к нашему смятению, португальская пресса с подачи Амарала ухватилась за нее и раздула до угрожающих размеров.
Что меня больше всего раздражает в интервью Амарала, так это, наверное, то, что он выставляет себя человеком, который больше, чем кто бы то ни было, хочет узнать, какова судьба Мадлен, и найти ее. У меня не хватит слов, чтобы передать, как это меня бесит. Его отношение к нам и к поискам Мадлен привело к тому, что мы готовы были поверить, что во всем мире нет ни одного человека, кто хотел бы найти нашу дочь и узнать правду — всю правду — так же сильно, как я и Джерри. Неужели он думает, что с 3 мая 2007 года у нас была какая-то иная цель в жизни?
На тот момент прошло уже почти два с половиной года после того, как судья снял с нас статус arguidos. Как долго еще нам терпеть эти гнусные выпады в наш адрес? Сколько еще раз эту грязь впихнут в глотку португальцам?
Гонсалу Амарал был уличен в подтасовке показаний, под его руководством расследовали исчезновение двух девочек, и оба эти расследования не увенчались успехом. Так почему этому человеку предоставляют трибуну, с которой он может проповедовать свои абсурдные и оскорбительные идеи? Говорят, как аукнется, так и откликнется. Ради Мадлен я надеюсь, что это случится.
23
НОВАЯ ЖИЗНЬ
4 мая 2007 года я стала Кейт Макканн. В моем паспорте, водительском удостоверении и банковском счете значилось имя Кейт Хили. Я оставила девичью фамилию просто так, без каких-либо причин. Я была Хили и навсегда останусь ею. Но когда исчезла Мадлен, пресса автоматически стала называть меня Кейт Макканн. С тех пор я и стала Кейт Макканн. За одну ночь наша жизнь изменилась и я превратилась в другого человека.
То же самое, наверное, произошло и с нашей дочерью. Мадлен первая поправит того, кто назовет ее коротким именем: «Я не Мадди, я Мадлен!» И она права. Это часто происходит нечаянно или из желания проявить расположение и дружеское отношение. Журналистам прекрасно известно, как ее зовут, но они и по сей день продолжают называть ее Мадди или Мэдди. Я считаю это проявлением неуважения. К сожалению, так нередко бывает, если твое имя слишком длинное, чтобы его можно было использовать в звучных заголовках — а таких было немало.
Мы все изменились, и теперь мы не такие, как прежде. Семейству Джерри не хватает веселого и общительного «братишки». Сейчас им приходится иметь дело с очень серьезным человеком, который всегда занят и частенько смертельно устает. Я, конечно, перестала быть такой умиротворенной и неторопливой, как раньше. Теперь у меня тоже ни на что не хватает времени, и, к сожалению, я стала намного циничнее… Хотя это оправдано, я надеюсь. Я всегда ощущаю усталость и знаю, что искра, когда-то горевшая во мне, погасла. Впрочем, есть и позитивные перемены. Мы больше никогда не ругаемся по пустякам и не ворчим из-за мелких неудобств — мы понимаем, что все это на самом деле совершенно не важно. Мы осознаем и то, что нам очень повезло встретить по-настоящему
Не думаю, что есть какая-то сторона, какой-то аспект нашей прошлой жизни, на который не повлияло бы похищение Мадлен. Оглядываясь назад, я удивляюсь, как мы смогли протянуть до сегодняшнего дня. Если бы не крепкая связь между мною и Джерри, не знаю, удалось бы нам это. До того как наш мир перевернулся, мой отец много раз повторял мне, что нам с Джерри повезло, поскольку мы нашли друг друга. «Большинство семейных пар, — говорил он, — не имеют того, что имеете вы». Относительно других браков я ничего сказать не могу, но я правда счастлива тем, что нам удалось сохранить взаимную любовь и уважение, особенно если вспомнить, через что мы прошли. То, что мы до сих пор вместе и что нам вместе хорошо, уже само по себе достижение (о чем не раз упоминали журналисты и психологи на страницах газет). Статистика говорит о том, что большинство браков после таких испытаний распадаются.
Я бы солгала, если бы сказала, что все у нас гладко. Любые отношения, какими бы крепкими они ни были, не могут остаться безмятежными после пережитого парой ужаса. На каких-то стадиях отношений, на каких-то этапах нам приходится учиться заново понимать друг друга. Джерри смог вернуться к обычной жизни гораздо раньше меня. Я даже немного злилась на него за то, что он выдерживает оказываемое на нас давление, а я нет. Я даже обижалась на него, как будто он недостаточно натерпелся. А в другой раз я чувствовала себя неудачницей из-за того, что не могу делать для Мадлен столько, сколько делает он. Но Джерри было так же тяжело. Он нуждался в моей помощи и поддержке, а я на первых порах была настолько поглощена своим горем, что не могла дать ему ничего.
Постепенно возвращаясь к жизни, я поняла, что способность моего мужа вырвать себя из того ада, в который нас швырнули, — это бесценный дар свыше. Без этого кампания по спасению Мадлен не стала бы такой, какая она есть теперь.
Джерри сумел, что называется, разложить по полочкам свою жизнь, свои мысли, свои устремления. Я уверена, что это делает его более рациональным и спокойным, но я так не могу. Мадлен не идет у меня из головы, мысленно она всегда со мной. Я или Сознательно думаю о ней, или что-то извне наводит меня на мысли о ней, о чем бы я ни говорила, что бы ни делала. Но это не значит, что я люблю своих детей и переживаю о них больше, чем муж. Просто матери и отцы устроены по-разному. Когда ты сначала носишь в себе, а потом производишь на свет ребенка, у тебя, наверное, устанавливается с ним какая-то уникальная связь. И тем не менее я знаю, что подобная одержимость не идет на пользу ни мне, ни Мадлен.
Раньше меня ни на минуту не покидало жуткое ощущение страха, который испытывала Мадлен. Сейчас это чувство немного ослабло. Но меня все так же преследуют мысли о том ужасе, который она, должно быть, ощутила в тот миг, когда открыла глаза и впервые увидела рядом с собой чужого человека. Сомневаюсь, что когда-нибудь я смогу не думать об этом.
Прошло много времени, прежде чем я позволила себе получать настоящее удовольствие. Я не могла смотреть телевизор или читать книги, слушать музыку или болеть за любимых футболистов, что я делала в своей прошлой жизни, чтобы расслабиться. Я не могла сходить в кино, в кафе. Я не могла спокойно делать покупки. Мадлен была в моих мыслях, когда я просыпалась утром и перед тем, как я заставляла себя заснуть ночью. Я даже не могла есть и работать за компьютером без крайней нужды. Без Мадлен все потеряло смысл.