Маджента
Шрифт:
Комната монахинь располагалась по соседству. Старшая, методичная, недалекая, но трудолюбивая Урсула ухаживала за лежачими заботливо и дотошно. Благодаря ей удалось победить доставшиеся в наследство от времен Гомеса пролежни Хуана, из-за которых тот едва не погиб. Сестра Урсула носила очки. Вставала она ни свет ни заря. Час выстаивала на коленях в молитве. Затем еще около часа посвящала чтению сборника поучений. Компедиум был большим и тяжелым. Сестра Урсула не могла носить его с собой, чтобы читать при случае. Поэтому, оказавшись в приюте, она, каждое утро делала заметки на отдельных листах, которые стопкой прятала в переднике. Если кто-либо из воспитанников начинал донимать ее заумными вопросами или высказываться неподобающе, стопка
Младшая из сестер, Изабель, наоборот была легка и мечтательна. Девочки с первого дня потянулись к ней. Когда Рамона привезла из больницы трехлетнюю Лию – слепого, безногого, запущенного ребенка, почти не говорившего по-испански, которого моасские цыгане возили по ярмаркам и церковным папертям, а когда она заболела пневмонией, бросили умирать в кустах на городской окраине – Лия прижалась к Изабель всем, чем могла. И не хотела отпускать. Она ела и спала рядом с ней. Даже после того, как в комнату к сестрам поставили кровать для девочки, она засыпала с рукой, забытой на чужой подушке.
Рамона не унималась. Обновив стены, покончив с голодом и приодев воспитанников за счет попечителей, нужно было как-то менять досуг. Дети, большей частью, слонялись без дела или играли в глупые уличные игры. Это никуда не годилось. Инспекторат общественных заведений помог ей раздобыть старые, но все еще пригодные, школьные парты. На стене в одной из комнат появилась большая черная доска. Рамона стала учить их грамоте. Поскольку прилежанием никто из них не обладал, первые уроки превратились в пытку, как для учителя, так и для учеников. Писать никто не хотел. Они предпочитали слушать. То и дело вспыхивали перепалки, и Рамона, срывая голос выгоняла заводилу вон. Малыши нередко давали фору старшим. В целом же, обучение продвигалось медленно и бессистемно. Однажды Рамона пришла к осознанию того, что разорваться она не сможет. Слишком много дел приходилось ей вести. Всюду поспевать не удастся. Приюту нужен был учитель, который проводил бы занятия регулярно, по основным школьным дисциплинам.
Каждый день Рамона и монахини читали книги в слух. Сестра Урсула отдавала предпочтение Евангелиям. Рамона – сказкам Гауфа и Перро. Сестра Изабель любила рассказывать длинные поучительные истории из житий святых. Таких историй в ее девичьей голове накопилось великое множество, и она не редко путала персонажей, отправляя Святого Христофора в пещеру ко львам.
В дальнем углу сада, у каменного забора, росла карликовая магнолия. Ствол ее был искривлен и покрыт наростами. Но цвела она божественно. Склонная к экзальтации сестра Изабель видела в этом символ страданий Господа. Она же поведала детям о Святой Касильде, чьим именем был назван приют. Собираясь тайно отнести еду брошенным в темницу христианам, святая была остановлена собственным отцом. Он потребовал показать, что она прячет. Касильда расправила складки платья. И на землю, к ногам отца, упали цветы. По легенде это были розы, но Изабель упомянула магнолию еще и потому, что в ее восприятии это каким-то образом было созвучно Марие Магдалине. Так было положено начало тайному паломничеству к цветущему дереву. Девочки собирали его лепестки. Прятали под подушки и простыни, загадывая желания.
За все время существования приюта, лишь один его воспитанник был усыновлен. Речь шла о Летисии, пострадавшей от директора Гомеса. Ей спешно нашли троюродную тетку и отправили в Санта-Крус-дель-Норте. Но это не мешало многим из них, особенно малышам, верить в то, что однажды откроется дверь и появится тот, кто заберет их отсюда навсегда. Поэтому всякий раз, когда в приюте оказывался редкий посетитель, дети высыпали шумной гурьбой в коридор. И внезапно стихнув, внимательно высматривали – не он ли.
Именно этот взгляд ощутил на себе Кристобаль Алиендэ, когда впервые переступил порог сиротского дома.
VI
Корвет
Денег, которые дал капитан, разделив багаж утопленников, хватило чтобы справить хоть какое-то, более-менее приличное, платье, побриться, привести себя в порядок и добраться до Баямо. Он рассчитывал устроиться куда-нибудь на подхвате. Куда угодно, лишь бы можно было прокормиться и перевести дух. Объявление о месте учителя, привлекло его обещанной отдельной комнатой и возможностью бесплатно столоваться. Он решил рискнуть.
К чести Рамоны дель Торо, у нее был тонкий, наметанный глаз и она сразу распознала, какого рода птица возникла перед ней. Костюм с чужого плеча был немного великоват. Кристобаль говорил несколько путано и избегал прямого взгляда. Несмотря на все это, ему удалось сохранить ясность мыслей и благородную осанку, а словарного запаса было достаточно, чтобы убедить Рамону попробовать. В конце концов, соперников у него не было. Синьора дель Торо могла и дальше играть в высокую честь, но правда состояла в том, что за три месяца Кристобаль был первым, кто обратился за должностью.
Комната оказалась маленькой и без удобств, если не считать крошечного умывальника в углу. Для естественных нужд Кристобаль должен был пользоваться приютовской уборной. Зато имелся отдельный вход с улицы. Общая стенка с цирюльней была настолько тонкой, что иногда он мог слышать, как бубнил или напевал цирюльник прижигая кому-то усы.
Договоренность была следующей. Кристобаль обязался обучать детей арифметике, началам истории и географии. В то время, как Рамона оставила за собой чтение и навыки письма. Небольшое жалованье подлежало выплате раз в месяц. Хотя сироты были приучены собираться вместе и сидеть некоторое время, не издавая посторонних звуков, Кристобаль вскоре осознал, что ему приходиться иметь дело с классической tabula rasa.
Дети старшего возраста отнюдь не были умнее или восприимчивее. Наоборот, научить их чему-то оказалось гораздо тяжелее. Видимо, оттого, что подходящее время для этого было однажды упущено, а наверстывать, как известно, в разы труднее. Малыши наоборот, готовы были впитывать как губки, но и подавать знания им нужно было в ином, более доступном для них, ключе. И первые и вторые очень быстро утомлялись. Могли собраться, но ненадолго. А когда Кристобаль попробовал надавить и пригрозил наказаниями, все вместе ощетинились и ушли в глубокий отказ. Кристобаль обвел долгим взглядом этих насупившихся, сердитых горе-учеников, годных лишь на то, чтобы давать щелбаны друг другу, ржать и клясться самым страшным – "адской смертью", и на ум ему пришло одно единственное слово: зверьки.
Он был скверным педагогом. Честнее было сказать, что учителем он не был вообще. Ему не хватало ни выдержки, ни внимания. Поэтому все свелось к тому, что он из под палки отрабатывал то, за что ему так же плохо платили.
С самых первых уроков главной занозой на пути обучения оказался Хьюго Моралес, по прозвищу "Шершень". Кличку ему дали не только за излишнюю ядовитость, но и за то, что он, подволакивая правую ногу в саду, шуршал травой. Моралес был самым старшим мальчиком в приюте. В свое время он не раз выводил из себя директора Гомеса, за что провел множество часов в темной кладовке. Остальные ребята делали то, что говорил им Шершень. Он мог кашлянуть посреди урока и все, по уговору, начинали пялиться на потолок. Или поднять неимоверный галдеж. Кристобаль не раз раздумывал, как сломать хребет этому паршивцу, пока Моралес не совершил страшную оплошность.