Маэстро, ваш выход!
Шрифт:
– Знаешь, майор, упрямство не слишком хорошее качество, – сказал Васильков, поднимаясь со стула, и уже перед тем, как выйти из кабинета Федора Туманова, добавил: – Советую с этим делом не тянуть. О результатах докладывать мне ежедневно. – И вышел.
С минуту после его ухода в кабинете было тихо. Федор опустил глаза, делая вид, будто внимательно изучает протокол допроса Ищенко. Грек с Ваняшиным молча смотрели на него, выжидая, что майор скажет.
– Ну, у кого, какие соображения? – спросил Федор, посмотрев на Грека с Ваняшиным. Лейтенант отмолчался, а Грек сказал, в невеселом раздумье:
– Знаешь,
– Ты это к чему, Грек? – нахмурился Федор, хотя и прекрасно понял, что этим замечанием хотел выразить Грек.
– А к тому, что я понял ход твоих мыслей. Ты ведь сам сказал, что не веришь в самоубийство Ищенко? – спросил Грек.
Федор отрицательно покачал головой.
– Зачем ему кончать жизнь самоубийством? – спросил Федор.
– От безысходности, – не упустил ответить Грек, принимая сторону полковника Василькова. – Предположим, я говорю, предположим, он и в самом деле не убивал своего шефа Розовского. Но он знает, все улики против него. Отсюда и безысходность. И как следствие – самоубийство.
Федор пристально взглянул в черные глаза капитана.
– Скажи, Грек, ты сам веришь в то, что Ищенко – убийца? – спросил майор.
– Верю, – не моргнув глазом, ответил Грек. – Потому что улики, неоспоримая вещь. А они указывают на то, что Ищенко – убийца. Поэтому, я верю.
Теперь Федор посмотрел на Ваняшина.
– Леша, а ты? – спросил майор у лейтенанта.
– Федор Николаич, я, вообще-то, согласен с Греком, – сказал Ваняшин, хотя сказанное прозвучало и не очень уверенно. Капитан Грек благодарно взглянул на молодого своего коллегу. Наконец-то этого молокососа осенило, что Сан Саныч Грек никогда не ошибается. И подумав об этом, Грек даже послал Ваняшину улыбку.
– Ведь улики указывают на Ищенко… – напомнил лейтенант.
Федор помнил про улики, поэтому тут же кивнул.
– Все правильно. Улики, неоспоримая вещь. Согласен, – сказал он. – Но может быть, вы хотите услышать и мое мнение? – спросил Туманов.
Грек ничего не сказал на это. О мнение майора он догадывался, потому и промолчал. За них обоих ответил Ваняшин:
– Хотим.
– Мое мнение такое, что в некоторых случаях надо верить не уликам, а, все-таки, человеку. Ведь тот же Ищенко, ни разу не судим. Даже по административке не привлекался. И вдруг – убийца? Нелепица, да и только. Поэтому сейчас мы сделаем так. Вы с Греком поедите по адресам. Надо выяснить все об тех убитых парнях. Как они жили, на какие средства. На кого работали? В общем, все. Вечером встречаемся здесь в моем кабинете. А я поеду в следственный изолятор и попытаюсь разобраться в своих сомнениях. Вопросы есть? – спросил Туманов, глянув сначала на Грека, потом на лейтенанта и расценив их молчание, как готовность к выполнению поставленной задачи, сказал: – Тогда, вперед. Отступать нам некуда.
Дежурный следственного изолятора, невысокого роста майор с усталым лицом, узнав цель визита Туманова, только вздохнул.
– Да чего там смотреть? – сказал он, желая отговорить сыщика от лишних хлопот. – Приезжали тут уже, смотрели. Из прокуратуры были.
Но Федор проявил настойчивость, и дежурный связался с начальником тюрьмы. Получив от него разрешение, вежливо попросил Федора сдать оружие, после чего открыл перед ним решетчатую дверь служебного входа.
– Порядок у нас такой, что с оружием сюда нельзя, – сказал майор в оправдание своих действий, хотя возражений у Туманова не было.
Для начала дежурный повел Туманова в тюремную больницу, где еще находилось тело Ищенко. Сам майор подходить к каталке, на которой лежал труп Ищенко, накрытый простыней, не захотел. Махнув рукой, сказал:
– Я уже с утра достаточно насмотрелся на него. А вы посмотрите, коли охота. Не зря же мы пришли сюда.
Федор внимательно осмотрел труп. Впрочем, в одиночестве осматривать ему не пришлось. Врач тюремной больницы неотступно ходил за Федором по пятам. И стоило Туманову достать из кармана маленький фотоаппарат, он цепко повис у Федора на руке.
– Извините, а разрешение у вас на съемку есть? – спросил он.
Разрешения у Федора не было. И неизвестно, чем бы все закончилось, если б не дежурный майор.
– Да что вы в самом деле, – сказал он врачу. – Этот парень проходит у них по уголовному делу. Если так надо для дела, пусть снимает.
Врач обиженно поджал губы. Против съемки не возражал, но чувствовалось, мнения своего он не изменил. За всеми действиями Туманова по-прежнему наблюдал предельно настороженно.
Для начала Федор сфотографировал лежащего на каталке Ищенко целиком, потом сделал несколько крупных снимков шеи с впившей в горло резинкой.
– Откуда у него эта резинка? – спросил Федор.
Врач молча оттянул пояс спортивных брюк, и Федор, заметив небольшой надрез, через который эта резинка была вытянута, навел объектив, и сделал несколько кадров. Внимательно осмотрев весь пояс, пришел к заключению, что резинка была вытянута из брюк именно через этот надрез в ткани.
Да и сама резинка тоже была разрезана, хотя совсем рядом на ней имелся узелок, развязав который, можно вытянуть ее из пояса. Так стоило ли Ищенко так торопиться? Теперь не мешало бы узнать, чем был надрезан шов на поясе брюк и перерезана резинка? Вряд ли у Ищенко был в камере нож.
Об этом Федор Туманов спросил у сопровождавшего его дежурного майора. Но тот только развел руками.
– Возможно, обломком лезвия, – сказал дежурный майор.
– А вы нашли его? – спросил Федор, и по обескураженному лицу сопровождающего понял, что они не нашли. Призадумавшись, для себя Федор решил другое, что, скорее всего, этот предмет они и не искали. Смерть Ищенко не выглядит для них ничем необычным. И они даже не понимают, к чему столько мороки из-за какого-то жмурика. Сколько их таких вешается.
– К сожалению, такое случается, – пожимая плечами, сказал сопровождавший Федора дежурный майор. Он привел Туманова в ту одиночку, где еще вчера коротал время Валерий Ищенко. И не просто коротал, а надеялся на справедливость. Потому что во время последнего допроса он едва ли не на коленях умолял Федора, чтобы тот нашел настоящего убийцу. Туманов тогда не стал давать каких-либо обещаний, но как человек привыкший доводить дело до конца, сказал, что сделает все от него зависящее. И не успел.