Маг по случаю
Шрифт:
– Ши, ты ревнуешь меня к рабам? Но это же глупо. Ты знаешь, что я люблю только тебя, а это просто игрушки. Обычные инструменты для наслаждения. Хочешь, я их уничтожу? Прямо сейчас. Хочешь?
Не дожидаясь ответа, она щёлкает пальцами, и в её руке появляется нож.
Ближайший раб послушно подставляет ей горло. Женщина быстро чиркает по нему лезвием. Кровь бьёт из раны, забрызгивая разгоряченные любовной страстью тела. Двое оставшихся чёрных тут же начинают вылизывать обнаженную Рати.
Мои глаза застилает гнев.
– Возьмите, хозяин. Я знаю, вы это любите, – робко предлагает одна из рабынь.
Я беру поданный
Мне становится не по себе.
– Все вон! – коротко приказываю я, отбрасывая кнут в сторону.
Рабы исчезают. Рати, не поднимаясь с колен, словно собачка, подползает ко мне и начинает лобзать мои ноги.
– Прости меня, мой повелитель. Я тебя неправильно поняла. Но я сейчас всё исправлю.
Новый щелчок пальцев. Из дворца по дорожке, радостно улыбаясь, идёт какой-то мужик.
Я его вроде знаю, но не могу вспомнить, кто он.
– Это мой муж Кама, – подсказывает богиня. – Ты уничтожил его эпоху назад, но потом возродил.
– Приветствую тебя, разрушитель, – отвешивает поклон возрожденный супруг.
– Зачем ты его позвала? – спрашиваю я у Рати.
– Тебе нравилось с ним забавляться. Тебе нравилось забавляться с нами обоими. Нам всем это очень нравилось.
Озадаченно чешу себя за ухом.
Я что, трахал не только Рати, но и её муженька?! Тьфу, мерзость какая!
– Раздевайся! – приказываю я мужу богини.
Тот словно того и ждёт. Быстро скидывает одежду, падает на четвереньки и заискивающе смотрит на меня снизу-вверх.
– А теперь – совокупляйтесь! Я хочу посмотреть, как вы это делаете.
Они и не собираются возражать. Повизгивая от радости и вожделения, набрасываются друг на друга и сливаются в любовном экстазе.
Я сплёвываю и так же, как Рати, щёлкаю пальцами.
На поляне прямо из воздуха появляются два десятка рабов и рабынь.
Мысленно приказываю им присоединиться к оргии.
Через мгновение там начинается свалка. Куча-мала из тел превращается в одно многорукое и многоногое существо, дёргающееся, стонущее, орущее, не способное ни на что кроме удовлетворения собственной плоти.
Я молча смотрю на творящееся передо мной непотребство.
Неужели это и есть рай?! Блин! Как противно!.. Хотя и понятно.
Жить вечно и не страдать от скуки практически невозможно, а стать обычными смертными боги не в состоянии, для этого они слишком любят себя и свою идиотскую жизнь, наполненную сомнительными удовольствиями. «Бороться и искать, найти и не сдаваться» – сказано не по них. Они не умеют любить, не хотят изменяться, поэтому обречены вечно крутиться в плену своих дурацких желаний. Да, они вероятно способны выйти из круговорота судьбы, но, как большинство бессмертных, увлечены одними лишь наслаждениями, зависят от них и просто не представляют, что счастье – это не только похоть. Блажен, кто верует. Силён, кто отринул. Счастлив, кто победил…
«Если тебе предстоит родиться там, где есть одни наслаждения, не направляйся туда, вернись назад. Хотя в этом месте живут изобильно, долго и обладают достоинствами, подумай, сумеешь ли ты одолеть их бессмысленную и бесконечную скуку…»
** *
Это болото, казалось, не кончится никогда. Хмурое осеннее небо,
– Васятка! Давай отдохнём, ужо не могу.
– Неможно. Сядешь на кочку, мочажник в болотину утащит, не слыхивал что ль?
– Да враки всё это. Давай отдохнём уприсяду, устали ж.
– Неможно, сказал! Вот до лежнёвки дойдем, портянки перемотаем, зараз и передохнём …
До старой бревенчатой гати мы добрались к полудню. Дождь к тому времени кончился, сквозь пелену облаков стало проглядывать солнце.
В лесочке набрали валежника. Сухих сучьев хватило на небольшой костерок. Дыма и запаха практически не было. Специально выбирал только ольху и Пашку на это настропалил, а то он поначалу взялся таскать всё подряд, и берёзу, и тополь, и даже еловые ветки, смолистые и дымучие.
Сушились и грелись недолго, наверное, меньше часа. Онучи высохли, старые чуни я выбросил, переобулся в новые. А Пашка вообще – барин: вынул из котомки потёртые кожаные башмаки, и теперь ему сам чёрт не брат, может сто вёрст отмахать и ещё столько же в обратную сторону …
Прежде чем выходить к дороге, решили слегка поплутать и пособирать грибов. Это для маскировки, чтобы никто не спрашивал, чего мы по лесу шляемся, если увидят…
Грибов этой осенью уродилось тьма-тьмущая. Глазом моргнуть не успели, а оба лукошка доверху. Пашка сказал: «Здорово. До тётки дойдём, она нас ещё и похвалит». А я ему: «Нам тётка твоя не очень-то и нужна. Забыл, какое у нас задание?»
Пашка конечно насупился, но спорить не стал. Он хоть и маленький, но понимает. Если там будет всё, как Нинка обсказывала, нам надо будет срочно обратно, может, и ночью идти придётся. Немец, он сейчас хитрый стал. Никто, даже полицаи теперь не знают, в какие деревни фашисты своих отправляют. А Нинка, моя сеструха троюродная, она в школе немецкий учила. Прибежала вчера в отряд, вся растрёпанная, и рассказывает, что, мол, в Щёкино десять грузовиков приехали, и все с солдатами. А офицер, что их избу занял, а их всех в курятник выгнал, кому-то по полевому телефону названивал и говорил про Самойловку, что типа оттуда по партизанам главный удар нанесут. Узнать, так это или нет, поручили мне. Я ведь уже больше года разведчик. Хожу, куда надо и когда надо, немцы на меня внимания не обращают: что взять с сопливого пацана? Если и остановят, еду, какая есть, отберут, подзатыльником угостят и – «verschwinde von hier[1], больван»…
К дороге мы вышли удачно, нас никто не заметил. Неприятности начались чуть позже. Не успели мы сделать и сотни шагов, как позади послышался стук копыт. Прятаться мы не стали. Просто сбавили ход и сошли на обочину. Через минуту нас догнал верховой в полицайской тужурке. За спиной у него висел карабин.
– Кто такие? Откуда?
– Дяденька, отпустите. Мы ничего не сделали, – тут же принялся ныть и канючить Пашка.
Я его, естественно, поддержал, постаравшись придать голосу больше жалобности: