Маг с изъяном
Шрифт:
Перед глазами Илара зарябило от картинок с воображаемыми яствами, он судорожно сглотнул, боясь замочить грудь слюной, что переполняла стосковавшийся по пище рот, и желудок громко заурчал, требуя к себе повышенного внимания.
«Вперед! Туда, где обитают лепешки, мясные соусы и овощные похлебки! К светлому будущему черного колдуна! Йо-хо! Вперед, демонские легионы!»
Илар хихикнул, сбежал с крыльца и, не оглядываясь, пошел к своему будущему – великому и светлому, – если, само собой, его не сожгут на костре и не утопят. Или не сожгут, а потом утопят. Или…
Картины расправ и казней так увлекли
Эти постоялые дворы стояли в сорока иррах друг от друга – как раз дневной переход для обычной лошади, нагруженной не сверх меры. По прикидкам Илара, он сейчас находился в нескольких часах от ближайшего постоялого двора, где и рассчитывал поесть, передохнуть и попробовать заняться изготовлением гирикора.
В качестве этого совершенно необходимого магу приспособления Илар решил использовать один из медяков – не очень-то ценный гирикор, слабоватый, но куда деваться? Что есть, то есть. Самые лучшие гирикоры, как сказано в книгах, получались из клыков сказочных чудовищ вроде драконов или крылатых однорогов. Но Илар сомневался, что он встретит однорога, нападет на него и вырвет рог, чтобы изготовить из него мощный гирикор.
Даже если бы этот однорог встретился Илару, скорее всего, парень бежал бы от него со всей мочи, помня, как в балладах эти однороги расправляются с черными колдунами. У него даже зад зачесался – живо представился витой рог, входящий в свою жертву до самого горла. Развитое воображение не всегда благо.
Первый караван догнал вяло шагающего Илара часа через три, когда тот пыхтел, изнемогая под полуденным солнцем в куртке, любезно предоставленной покойником. Куртка была старой, но крепкой и удивительно теплой – старик явно любил тепло и не пожалел денег на меховую подкладку. Ночью это было бы в самый раз, но теперь, когда солнце било в мир лучами-копьями так, будто старалось спалить все сущее, передвигаться в этой меховой штуке было совершеннейшим мучением. И снять нельзя – тогда в руках тащить, а это тоже противно.
– Эй, с дороги! – рявкнул грубый бас, и замечтавшийся о своей великолепной будущности Илар ойкнул и даже присел под дружный смех дюжих охранников каравана.
Выругал себя, какого демона он так уходит в свои мысли? Этак можно снова получить по башке и следующего раза уже не пережить!
– Не спи, парнишка! – не унимался усатый румяный охранник в высоком коническом шлеме и блестящей кольчуге на покатых плечах. – Так судьбу свою проспишь!
– А какая моя судьба? – с интересом осведомился Илар, невольно ухмыляясь в ответ веселому вояке.
– Твоя судьба? – на миг задумался охранник и внезапно просветлел. – Твоя судьба забраться на телегу, достать свой далир и спеть что-нибудь веселенькое, чтобы ехалось приятнее!
– Да я так-то не против, – пожал плечами Илар, – только мне бы лучше пелось, если бы у тебя нашелся кусок лепешки и фляжка с водой! Особенно фляжка – во рту пересохло
– Ничего сложного, – не удивился охранник. – Эй, Сигор, дай парнишке фляжку с водой и пирога! Он нам сейчас петь будет, пусть подкрепится!
Охранник, гарцующий на своем коне возле повозки, расстегнул переметную суму на седле, достал пирожок и ловко метнул его Илару, с трудом подхватившему «снаряд». Следом отправилась фляжка, но ей была уготована более трудная судьба – поваляться в горячей дорожной пыли. Впрочем, от того, что она покаталась по нагретой солнцем земле, ее содержимое не стало ни лучше, ни хуже, и через минуту Илар уже с наслаждением глотал куски пирожка с мясом, запивая теплой, восхитительно вкусной водой, разбавленной кислым соком стура. Пирожок исчез в мгновение ока – папин пирожок, эти пирожки Илар узнал бы и с закрытыми глазами, фляжка наполовину опустела, и жизнь стала гораздо привлекательнее.
Илар забрался на передовую повозку, рядом с сонным возчиком, снисходительно покосившимся на непрошеного соседа, скинул надоевший кожушок, затем вещмешок и с легким трепетом вынул инструмент из чехла.
Проверить его состояние Илар так и не успел и боялся, что тот непригоден для игры – или струны надорваны, или тело инструмента треснуто. Но нет, инструмент сиял на солнце красотой настоящего сокровища, струны были высшего качества – серебряные, изготавливаемые где-то на юге (у них дома на далире были обычные, медные), очень дорогие, звенели они великолепно. Рука Илара привычно обхватила гриф инструмента, пальцы тронули серебро струн, и понеслась баллада – вначале тихо, несмело, потом все громче и громче. И вот уже Илар поет почти в полный голос, перебирая струны, весь отдавшись музыке.
Слова просты, как и всегда в балладах, – любовь, разлука, измена и трагедия, радость и горе. Голос Илара несильный, но приятный, с легкой хрипотцой, вибрирующий, проникающий в самую душу.
Мать всегда ему говорила, что если бы он не был сыном уважаемых родителей, то снискал бы себе славу как музыкант – талант у него несомненный. И добавляла: пусть даже не думает о карьере бродячего музыканта! Позор для потомка древнего рода петь и играть за миску жалкой похлебки! Илар с ней согласен не был, но… возражать не осмеливался во избежание слез и долгих мучительных внушений на тему: «Как неблагодарны дети, не слушающиеся своих добрых, мудрых родителей, знающих, что нужно детям, и направляющих их на правильную стезю».
Когда Илар закончил петь, минуты две все молчали, потом стражник уважительно, без улыбки, сказал:
– Парень, да ты большой музыкант! Никогда бы не подумал – такой молоденький! Великолепно! Ты вообще-то куда направляешься?
Илар на миг запнулся, не решаясь сказать правду, потом все-таки ответил:
– В столицу иду. Хочу найти там себе работу. Я, кроме как играть и петь, ничего не умею.
– Но ты умеешь это делать хорошо! – довольно кивнул стражник. – Слушай, у меня предложение. Давай я поговорю с хозяином – он в пятом фургоне едет, в середине каравана, мужик хороший. Может, и позволит тебе ехать с нами? Мы в столицу едем, металл везем. А ты нам по дороге петь будешь – все веселее. Я командир охраны, Биргаз мое имя. Тебя как звать?