Маг. Биография Пауло Коэльо
Шрифт:
Жоэл Маседо, представитель «группы Пайсанду»
Перед Пауло открылся новый мир. Причастность к группе «Пайсанду» обеспечивала ему контакты с интеллектуальной элитой Рио-де-Жанейро, общение со звездами левой оппозиции, противостоявшей военному режиму. Не только деятели кино, но и драматурги, музыканты, журналисты, законодатели культурной моды Рио были постоянными посетителями кинотеатра и его естественного продолжения — расположенных неподалеку баров «Оклахома» и «Синерама». На так называемых «проклятых сеансах», проводимых по пятницам в полночь, — билеты на них
— Во-первых, мне не хватает нескольких месяцев до восемнадцати, а на эти фильмы обычно не пускают несовершеннолетних, — объяснил он, добавив, что есть еще и вторая, столь же непреодолимая причина: — Если я до одиннадцати не вернусь домой, отец не откроет мне дверь.
Жоэл никак не мог согласиться с тем, что семнадцатилетний юноша должен являться домой в строго определенное время:
— Тебе пора завоевать свободу. А с возрастом все очень просто: подделай дату рождения в школьном билете, как это сделал я. — Проблему же позднего возвращения Жоэл предложил решить следующим образом: — После ночных сеансов ты будешь спать в доме моих родителей в Ипанеме.
Подправив школьный билет и получив возможность гарантированной ночевки, Пауло вступил в волшебный мир, где царили Жан-Люк Годар, Глаубер Роша[20], Микеланджело Антониони, Ингмар Бергман и Роберто Росселлини.
Но одна трудность все же оставалась. Билеты, пиво, сигареты и транспорт — за все это надо было платить. Совсем немного, естественно, но у Пауло, лишенного карманных денег, не было буквально ни гроша, и он не представлял себе, как выпутаться из этой ситуации. К немалому удивлению Пауло, проблему решил отец. У инженера Педро был друг Луис Эдуардо Гимараэнс, директор «Диарио де нотисиас» — одной из самых влиятельных в то время газет Рио, а к тому же зять ее владелицы Ондины Дантас. Педро устроил встречу сына с газетчиком, и через несколько дней Пауло начал работать «тюленем» (так на жаргоне бразильских журналистов назывался стажер) в старом здании на улице Риашуэло, в самом центре города. На первых порах — бесплатно, дожидаясь, пока с ним не заключат контракт. Проблема с деньгами оставалась, но работа в газете освобождала Пауло от строгого отцовского контроля. Теперь Пауло почти не бывал дома. Утром он шел в колледж Эндрюс, потом возвращался, наскоро обедал и проводил вторую половину дня в газете, а вечер — в «Пайсанду». Он так часто ночевал в квартире Жоэла, что она стала его вторым домом.
Как это обычно бывает в редакции любой газеты, «тюленям» достаются самые рутинные задания: ямы на дорогах, создающие неудобство для транспорта, семейные драки, закончившиеся в полицейском участке, или составление списков тех, кто скончался в муниципальных больницах и не был «востребован» родственниками. Нередко новичок, придя в редакцию, слышал от заведующего отделом хроники «Диарио де нотисиас» Силвио Ферраса распоряжения типа: «Потолкуй с лавочниками, выясни, не начинается ли кризис в торговле». Но даже не получая ничего за свой труд и занимаясь подобной «мелочовкой», Пауло ощущал себя интеллектуалом, человеком пишущим — неважно что. Однако главное преимущество его новой службы состояло в следующем. Теперь, если в колледже Эндрюс или «Пайсанду» Пауло спрашивали, чем он занимается, он отвечал с наигранной естественностью:
— Я журналист, пишу для «Диарио де нотисиас».
Газета, кино, любительский театр — при такой нагрузке дни как будто становились все короче, и на учебу времени практически не оставалось. Педро готов был рвать на себе волосы, узнав, что сын получил за апрель средний балл 2,5 (чему немало способствовали нулевые оценки по португальскому, английскому и химии), но Пауло явно пребывал в иных мирах. Он делал только то, что ему нравилось, а вечером приходил домой, когда хотел. Если дверь была открыта, входил. А если
В мае один друг попросил Пауло об одолжении: он устраивался на работу в «Банко кредите Реаль де Минас-Жерайс», и ему требовались два рекомендательных письма. Поскольку именно там держал свои сбережения дон Педро, не мог бы он написать ему такую рекомендацию? Пауло попытался поговорить с отцом, но получил резкий отказ:
— Ни за что! Только тебе могло прийти в голову, что я стану ручаться за этих шалопаев, твоих приятелей!
Обманутый в ожиданиях и стесняясь сказать другу правду, Пауло решил действовать на собственный страх и риск заперся в комнате, напечатал на машинке письмо, полное самых лестных отзывов в адрес соискателя вакансии, и подписал его «инженер Педро Кейма Коэльо де Соуза». Старательно скопировал отцовскую подпись, вложил лист в конверт и решил, что все в порядке. Но результат оказался столь блестящим, что получатель счел своим долгом позвонить отцу Пауло и поблагодарить за оказанную любезность. Сначала Педро не понял, о чем идет речь:
— Письмо? Какое письмо? — Однако, услышав слова «управляющему банком», даже не дал собеседнику закончить фразу. — Я не писал никакого письма! Принесите мне его! Принесите немедленно! Это проделки Пауло! Он подделал мою подпись!
Инженер бросил трубку и сам поехал в банк, чтобы изъять улику — письмо, свидетельствующее о том, что его сын стал фальсификатором и лжецом. Ни о чем не подозревавший Пауло, придя вечером домой, заметил, что отец не в духе, но тут не было ничего необычного. Перед сном он сделал в дневнике короткую запись:
За полтора месяца я опубликовал в «Диарио де нотисиас» девять репортажей. 12 июня я еду в Фурнас — присутствовать на встрече с высшими политическими деятелями: президентом, наиболее влиятельными губернаторами и министрами.
На следующее утро Пауло проснулся в прекрасном настроении: в газете прошел слух, что в этот день его должны принять на постоянную работу. Отныне он будет настоящим журналистом, получит удостоверение и гарантированное жалованье. Спустившись из спальни, он удивился тому, что родители стоят посреди гостиной и явно ждут его. Дон Педро хранил угрюмое молчание, но глаза его метали молнии. Заговорила Лижия:
— Сынок, нас очень беспокоит твоя астма и мы записали тебя на обследование. Выпей кофе, скоро нам ехать.
Через несколько минут отец вывел из гаража машину — это бывало крайне редко — и все трое поехали по набережной к центру города. Пауло, устроившись на заднем сиденье, думал о своем и любовался исполинскими темными тучами, которые всегда в это время года нависали над бухтой Гуанабара, придавая пейзажу возвышенно-романтическую мрачность. Доехав до середины пляжа Ботафого, машина свернула влево, на улицу Маркиза Олинды, миновала еще три квартала и остановилась у высокой — не меньше трех метров — стены. Они вышли из машины, подошли к железным воротам. Отец сказал что-то привратнику, и появившаяся через несколько минут монахиня повела их в кабинет врача. Они находились в лечебнице доктора Эйраса — крупной клинике, занимавшей несколько зданий и особняков в роще у подножия холма. Монахиня шла впереди, показывая дорогу, а Пауло следовал за родителями, не понимая, что происходит. Все поднялись на четвертый этаж на лифте и прошли по длинному коридору. Монахиня открыла одну из дверей и показала Педро и Лижии комнату с двумя кроватями и зарешеченным окном. С улыбкой она пояснила:
— Ваш мальчик будет спать здесь. Видите — палата просторная и светлая.
Пауло не понимал, в чем дело, но спросить не успел: они тут же прошли в кабинет. За деревянным столом сидел психиатр Бенжамин Гаспар Гомес — человек пятидесяти двух лет, лысый, с маленькими глазками и приветливым выражением лица. В недоумении Пауло обратился к родителям:
— Если я должен пройти обследование по поводу астмы, почему мне приготовили палату?
Педро не произнес ни слова, а Лижия постаралась как можно более деликатно объяснить сыну, что он находится в психиатрической больнице: